голограммой строчки и таблицы. — Выемка велась при помощи обычного горного комбайна, а это значит, что ширина и высота тоннеля шесть метров с четвертью. Крепили штольни основательно, завалов быть не должно… Прямой ход во вражескую крепость!
— Я отправлю в холмы разведчиков, — произнес Алферов. — Пусть найдут это кольцо с решеткой, спустятся вниз и все проверят.
Марк кивнул.
— Это не лишнее, старший. Только им придется взять с собой УБРа — в глубокий колодец без него не залезть. Я тоже прихвачу с собой роботов, пять или шесть десятков. А людей… — Он на мгновение задумался. — Пожалуй, хватит человек пятнадцать. Лучше из тех, кто служил на Флоте и имел дело с УБРами.
— Хорошо. — Алферов оттянул рукав, взглянул на полоску таймера. — Встретимся в полдень, камерады, и уточним операцию в деталях. Задачи на ближайшее время таковы: я с Керком и Шиаем из Восточного штаба займусь формированием боевых команд, Марк подберет себе людей и роботов, за Марией — продовольствие и обмундирование. Ну, разбежались!
Склад опустел, изображавшая Хо голограмма погасла. Оставшись в одиночестве, Марк приблизился к прозрачной переборке, приложил к прохладному пластику ладони, прижался щекой. Пленник по другую сторону преграды был недвижим — сидел на полу, подобрав под себя ноги и закрыв глаза. Аура спокойствия и отрешенности распространялась от него, а еще — ритмические импульсы, неторопливое биение мысли, словно дроми не спал, а погрузился в глубокие раздумья. Марку вдруг припомнилось, что обучавшие его инструкторы рассказывали о социальной иерархии зеленокожих и способе их размножения, о их кораблях, оружии и пище, о тактике и психическом складе, расположении нервных узлов и прочих уязвимых мест, об анатомии и многом другом, но ни один не объяснил, как дроми отдыхают. Чем они заняты в периоды, когда не работают, не спят и не едят? Беседами с друзьями? Слиянием с придуманной реальностью, с тем, что зовется у людей искусством? Может, нежатся в теплой соленой воде, откуда выползли амфибии, их древние предки? Лежат в огромных ваннах и соскребают сухую чешую… Или у каждой касты свои развлечения? Старшие могут гонять Получивших-Имя, спускать с них шкуры, драть когтями, пробовать на клык… Тоже ведь способ отдыха!
На эти вопросы пленник не пожелал ответить, да и на другие тоже. Стоя у прозрачной стены, Марк попытался примерить на себя его поступки и деяния, но это было бесполезно. Отказаться от собственной расы и уйти к чужим, полностью чужим — к созданиям с иной физиологией, иными обычаями и историческим опытом, с непонятной речью и побуждениями, что кажутся и будут всегда казаться загадкой… Он не мог вообразить причин, которые заставили бы его бросить близких, соратников, все земное человечество, и сбежать куда-то, к тем же дроми или, например, к лоона эо. Если бы рядом случился отец или Кро Лайтвотер, он спросил бы их и, возможно, услышал в ответ, что люди — разные и что одному мед и радость, то другому горькая отрава. Может быть, Вальдес-старший поведал бы сыну о женщине лоона эо, что являлась женщиной только в его глазах, и Марк, поразмыслив над этой историей, сообразил бы: иногда чужой становится своим и даже ближе своего.
Но ни отца, ни Лайтвотера не было в этом подземелье и вообще в ближайших звездных окрестностях. Марк не мог спросить совета и потому, покачав головой, лишь пробормотал:
— Крепко же тебе досталось, парень! Крепко, если ты решился на такое!
Покинув склад, он направился к лифту.
Патта дремал, и мысли хосси-моа доносились к нему смутным, едва различимым эхом. Кажется, человеку хотелось что-то спросить, но младший советник не улавливал сути вопроса — то ли оттого, что находился в сонном трансе, то ли по другой причине, связанной с отсутствием нужных понятий. В его словаре не имелось терминов «друг», «искусство», «отдых», «развлечения», и объяснить Патте их смысл было бы затруднительно. В первую очередь это касалось искусств во всех их видах и жанрах, изобретения сугубо земного, человеческого, так как у других гуманоидов и некоторых высокоразвитых негуманоидных рас отсутствовали представления о живописи, музыке, театральном действе и литературе. Правда, не у всех — скажем, кни'лина были прекрасными скульпторами, кулинарами и ювелирами, а лоона эо достигли совершенства в светоживописи, музыке, танцах и архитектуре. Но творчество, связанное с изображением знаками письма несуществующих личностей и ситуаций, равно как и трансляция этого вымысла в виде живых картин, где люди-актеры представляли не самих себя, а совсем непохожих на них персонажей, все, что называлось у людей литературой и театральным искусством, было для прочих рас непонятным, странным, а временами даже шокирующим. По их мнению способность писателя или артиста представить и сыграть «другую жизнь» являлась порождением нездоровой психики, признаком неустойчивого разума, склонного к шизофрении и нарушении цельности личности. Пожалуй, лишь лоона эо, сибариты и гедонисты, искавшие новые развлечения, сообразили, в чем смысл фантазий землян, признав литературу во всех ее проявлениях ценным и годным к обмену товаром. На протяжении последнего столетия они вывозили в свои астроиды книги и фильмы, не брезгуя даже древними вестернами и слащавыми комедиями эпохи Голливуда.
Но для Патты искусство оставалось тайной. Его мир, лишенный плотской любви и всех иных ее видов, был рационален и вымысла не признавал. Существовала реальность — звезды, планеты, пища, машины, дроми и их враги; этого было достаточно. Фантазии сводились к прогнозам, но и здесь Патриархи, самые великие умы, не могли представить, что ждет их расу в будущем — в том будущем, когда Галактика окажется под властью дроми. Возможно, только Тихава предвидел грядущую катастрофу и думал о том, как ее избежать.
Но был ли он дроми?.. Эта мысль, при всей ее абсурдности, не оставляла Патту, и, ощутив ментальный импульс хосси-моа, он пожалел, что их общение столь ограничено. Если бы он мог рассказать о Тихаве, своем наставнике! Возможно, вдвоем они раскрыли бы его секрет, ибо каждый из них обладал уникальным опытом собственной расы и мог обогатить идеей, лежащей за чертой привычных представлений. Но для этого нужен язык, общий язык, думал Патта, все же необходимы слова, так как бессловесная мысль не позволяет передать сложное и рассказать о странном. Наверное, он мог бы обучиться такому языку на планетах Скрытных, если удастся добраться туда…
Он размышлял о подобных вещах в своем полусне, не замечая, как проходит время. От стены, к которой он прижался, тянуло приятным теплом, воздух тоже был теплым и влажным, и это, вместе с сознанием исполненного долга, дарило ему спокойствие.
Лифт поднял Марка в одну из верхних штолен. Это была не та пещера, где хранились краулеры и флаеры, а один из крупных погрузочных терминалов, к которым доставлялся готовый металл. Все эти выходы уже распечатали, а заодно расчистили площадки перед ними, куда садились грузовые челноки. Терминалы и посадочные площадки связывали проложенные на поверхности дороги, тоже очищенные от камней и щебня; эта локальная транспортная сеть при руднике принимала одновременно два десятка малых кораблей. Сейчас дороги, площадки и шахты верхнего яруса были забиты боевой техникой — всюду тянулись колонны танков-амфибий, шеренги роботов и плотные квадраты летательных машин. Стояла ночь, но пространство вокруг Никеля заливал свет прожекторов, а над освещенной территорией, маскируя ее, ряд за рядом нависали огромные транспортные диски. Из них бесконечным потоком струились контейнеры с продовольствием, оружием и амуницией; люди и роботы, хлопотавшие внизу, раскрывали их, тащили в шахты скафандры и лучеметы, плоские ранцы с походным пайком, ленты с закрепленными в них батареями, груды защитных шлемов и комбинезонов, взрывчатку, лазерные резаки, коробки с флягами, биноклями, аппаратурой связи и кибераптечками. Работали молча, быстро, и среди сотен человеческих фигур Марк не заметил ни женщин, ни подростков. Здесь были только мужчины зрелых лет, служившие некогда на Флоте — те, чьи сыновья и дочери сражались сейчас где-то в безмерной дали либо приняли смерть над Тхаром вместе с «Мальтой» и ее фрегатами. С оружием они обращаться умели, даже с таким, что пролежало под землей полтора столетия.
