– не разыщем мы ничего хорошего, и сами сгинем!
Северянин ничего не ответил, крутя в руке небольшой кинжал-дагу и время от времени подбрасывая его в воздух. Клинок неизменно вонзался по рукоять в ставшую уже довольно глубокой ямку в плотно слежавшемся мокром песке.
– Это же Дарфар! – отчаявшись, напомнил боцман. – Дарфар, а не что-нибудь!
– Ну, Дарфар, – неохотно согласился киммериец. – Что с того? Дарфарцы не страшнее пиктов, да и прячутся не на каждом шагу. Пройдем…
– Без карты?
– Карта есть, – северянин кивнул на Крысенка, с выражением мрачной решимости метавшего тяжелые ножи в ствол тонкой раскидистой пальмы. Зелтран пожал плечами, отказываясь что-либо понимать и совсем расстроенным тоном сказал:
– Взяли б хоть Сигурда с собой…
– Я еще собираюсь вернуться, – буркнул Конан. – Мне нужен корабль. Вы вдвоем сохраните его. Надеюсь, ты не дашь подпалить себя во второй раз?
Сигурд, узнав, что его оставляют с частью команды на борту немедленно впал в ярость и схватился за меч. К величайшему удовольствию всего экипажа, тут же начавшего делать ставки, на корме «Вестрела» произошло небольшое сражение, закончившееся полетом ванахеймца на нижнюю палубу. К сожалению, никто не понял и половины мудреных северных слов, которыми обменялись капитан и рулевой, хотя смысл был ясен и без перевода. Обозленный и побитый Сигурд напоследок выкрикнул что-то уж совсем заковыристое, а на зингарском заявил, что больше никогда не встанет за штурвал этого проклятого корыта, а всех киммерийцев при рождении Кром явно бил по голове, причем очень тяжелым предметом. Потом ванахеймец отряхнулся и, зло ворча в бороду, отправился к своему ненаглядному рулю.
Трое сбежавших сами выбрали свою судьбу: по законам ли Братства или вольных корсаров, наказание за предательство было одно – смерть. Подозрительным, на взгляд киммерийца, было то, что беглецы не прихватили с собой ничего, кроме шкатулки – ну, это понятно – и лодки, на которой далеко не уплывешь. Сунуться в Стигию бывшие пираты зингарского короля не посмеют – с равным успехом они могут надеть себе на шею петлю и затянуть ее потуже. Значит, побег был рассчитан заранее и неподалеку (наверняка неподалеку – на шестивесельном яле втроем много не нагребешь) их поджидают.
О пропавших камнях Конан пожалел лишь одно мгновение. Куда досаднее было, что поход, похоже, срывался, а связанные с ним надежды летели Сету под хвост. Троица, укравшая карту, навлекла на себя шквал проклятий именно потому, что почти вынудила капитана «Вестрела» скомандовать поворот на север – без карты или проводника в подземельях делать было нечего. Никому не хочется признавать, что его обставили, но такие уж, как говорится, кости выпали…
Но кто мог подкупить, либо еще каким способом переманить на свою сторону людей киммерийца? Имела ли к этому отношение шедшая за «Вестрелом» галера или вмешался граф Боргеса? Судя по содержимому шкатулки, затерянная в стигийских джунглях вещь стоит немало, и неудивительно, что отыскались другие желающие ее раздобыть. Северянин уже убедился, что цель их путешествия известна не только в городе, но и на борту корабля, правда, в несколько искаженном виде.
Двое знавших все обстоятельства – Зелтран и Крысенок – молчали будто рыбы, значит, кто-то из веселившихся в «Девяти стрелах» молодцов, достаточно трезвый, чтобы частично подслушать разговор капитана и неприметного зингарца, потом растрепал всем то немногое, что понял.
Болтали разное: часть команды была твердо убеждена, что капитан лет десять назад, во времена Белит и «Тигрицы», припрятал кое-что в здешних краях, а теперь решил забрать; другие утверждали – наконец-то отыскалось место, где хранил свои сокровища Ригелло Барахский, третьи – о якобы предстоящем вскорости очередном налете на Стигию… Сходились в одном – добыча, если сумеем ее взять, будет богатой. Такой богатой, что можно с чистой совестью бросать опасное ремесло и доживать век в достатке и покое.
Поэтому любой из корсаров лез из шкуры вон, стремясь доказать, что на прогулку по джунглям к неведомой цели следует взять его и только его. Конан отобрал восемь человек, хотя поначалу собирался не брать никого. Варвар давно уже убедился на собственном опыте – в любом неизведанном месте одиночке пройти намного легче, чем отряду, даже малочисленному. Особенно если одиночка привык справляться с неожиданностями не только на море, но и на суше.
Кроме того, не следовало ни на мгновение забывать про слова боцмана – невдалеке лежал Дарфар, самый гиблый и опасный край во всех землях Юга. С пиктами еще можно договориться, с обитателями Дарфара – нет.
Охотник и жертва никогда не найдут общего языка, для дарфарцев-иогитов же все остальные люди были не более чем желанной редкой дичью. Иог, их божок, выродок Сета, всякой другой пище предпочитал человеческое мясо, его последователи придерживались аналогичных вкусов в выборе пищи. Восемь человек, выбранных северянином, были (если не брать в счет Вайда) лучшими на корабле, однако кто может с уверенностью сказать, справятся ли они с непредсказуемыми джунглями? Дарфарцы, может, и не прячутся за каждым кустом, но опасностей в южном лесу хватает и без людоедов…
Ял, пересекавший бухту, последний раз взмахнул веслами и ткнулся в берег. Вместе с бочками да мешками на нем прибыла Санча, с интересом озирающаяся по сторонам. Выбравшись на белый горячий песок, она от неожиданности подпрыгнула, затем достала из лодки какую-то вещь и решительно зашагала мимо лагеря по направлению к стоявшим в отдалении валунам, возле которых расположились капитан и боцман.
Когда она подошла поближе, Конан разглядел, что девушка несет большую оплетенную бутыль. Санча молча вручила сосуд киммерийцу, присела рядом и стала смотреть, как он привычными движениями, кончиком ножа извлекает туго забитую пробку. Наконец, кусочек дерева глухо чмокнул, вылетел, описав дугу, и покатился по песку. Отхлебнув, северянин передал сосуд все еще раздосадовано сопевшему Зелтрану, и мельком подумал, что всю жизнь попадает в компании людей, которых ничто, на первый взгляд, не должно связывать между собой.
Вот сидят они сейчас на берегу – коренной зингарец Зелтран, родившийся в забытой Митрой приморской деревеньке, герцогская дочка, напрочь позабывшая о благородном происхождении, и он сам, наемник, пират и прочее… Одни называют это судьбой, некоторые – стечением обстоятельств, но Конан почти никогда специально не искал приключений – они сами находили варвара, и оставалось только следовать их прихотливыми путями да поглядывать по сторонам – какую еще загадку судьба подкинет по дороге и нельзя ли ее обратить в золото? Загадки, не приносившие дохода, всегда оказывались куда менее интересными…
Кора пальмы, послужившей Вайду вместо мишени, превратилась в разлохмаченное мочало, ножи глубоко увязали в стволе – получалась не проверка меткости, а сплошное мучение. Последний кинжал Крысенок с досады метнул в большую изумрудно-золотистую ящерицу, выползшую на прокаленную солнцем макушку валуна и пристальным немигающим взглядом наблюдавшую за человеком. Клинок проскрежетал по камню, перепуганная ящерица зеленой молнией метнулась прочь. Вайд вздохнул, выдернул засевшие в дереве ножи и отправился за последним, улетевшим за валуны. На душе было тоскливо – он добился своего и вместе с остальными уходил в джунгли, но никакой радости от этого не испытывал. Если бы время можно было повернуть назад, Вайд ни за какие сокровища не полез бы смотреть проклятую карту… И сейчас бросал кинжалы с такой яростью, будто злейшему врагу мстил.
Сначала через верхушку камня перелетел и наискось воткнулся в песок метательный нож с черной резной рукояткой, а затем явился притихший в последние дни Крысенок. Заметив откупоренный кувшин, уставился на него, как заблудившийся в пустыне – на появившийся вдали оазис. Убедившись, что остатки вина никому не нужны, Вайд забрал свой клинок, заодно прихватил полупустой сосуд и быстро ушел, провожаемый неприязненным взглядом киммерийца. Конан уже не раз повторял себе, что совершил непростительную ошибку, приведя мелкого воришку с улиц Кордавы на борт своего корабля.
В день пропажи карты, когда северянин высказал все, что думает о происхождении, привычках, а также дальнейшей судьбе похитителей, и уже собрался поворачивать «Вестрел» назад на север, как подошел вылезший откуда-то Крысенок. Пристально глядя на носки своих сапог и палубные доски, мальчишка, с трудом выдавливая слово за словом, признался, что сумел открыть шкатулку и видел карту.
А затем брякнул такое, чему ни один здравомыслящий человек, а тем более Конан Киммериец, в жизни бы не поверил. Вайд клялся именами всех богов, что помнит карту наизусть, пускай и видел ее всего
