хорошо – любопытство, глодавшее Радбуша, сохранило киммерийцу голову. Решив, что в непонятной истории следует подольше покопаться (ощущение, будто Конан что-то не договаривает, не оставляло Радбуша), маг отправил варвара на рудники. И в столице глаза мозолить не будет, и не исчезнет, точно ветер в поле – маг предполагал, что для северного молодца преград не существует, и он способен сбежать откуда угодно. Но ведь рудники прекрасно охраняются, а преодолеть расстояние от копей до ближайшего оазиса без еды и питья – дело невозможное даже для киммерийца.
Конан не представлял себе, что случилось с Мирдани, какова судьба денег, оставшихся у Стейны, и с некоторым сожалением вспоминал свое соглашение с Дагарнусом, который теперь, наверняка, будет искать нового сорвиголову, согласного добыть вожделенный кувшин. О стигийской драгоценности, кстати, киммериец даже не упоминал в разговорах с Радбушем. Последний смотрел на Конана больше с удивлением, чем с неприязнью, а то, что варвар говорил правду, не пытаясь вилять, наверняка убедило Радбуша в его полезности в дальнейшем. Ну, а пока пускай на рудниках посидит да подумает…
Конан и вправду думал, но совсем не о том, о чем хотелось Радбушу. Все мысли киммерийца сосредоточились на побеге. От своих товарищей по несчастью варвар знал, что все известные им попытки покинуть копи оканчивались, как правило, одинаково: сбежавшего ловили и казнили. Или труп его находили в пустыне некоторое время спустя. Естественно, Конан старался придумать что-нибудь поудачнее, нежели подкуп или убийство стражи или поиск заброшенного штрека, ведущего на волю. А чаще всего делалось следующее: каторжники притворялись мертвыми и выбрасывались в специальную шахту, где, как почему-то верили все, находился проход наружу. Все эти способы были заранее обречены на провал. Наиболее выгодным Конану казалось подготовить запас еды и питья на несколько дней, ночью пробраться к одному из старых коридоров, где, как варвар уже успел проведать, был заваленный выход, устранить стражу и оказаться на воле, а там уж – как повезет. Кое-что у киммерийца уже было готово – он припрятал свою миску, сказав, что она разбилась, и, получив вторую, склеил обе хлебом, размоченным в похлебке, выдолбил отверстие на стыке, и слепил, опять же из хлеба, локона собственных волос, а также кусочка ткани затычку. Получилось некое подобие фляги, куда поместился бы запас воды на пару дней. Кроме того, у Конана было припрятано несколько хлебных корок да пара луковиц. Что делать с кандалами, варвар пока не придумал, но, как обычно, рассчитывал на случай, который всегда приходит на помощь в безвыходных ситуациях. Несколько раз киммериец пытался разогнуть толстые кольца цепей, но, то ли силы у него поубавилось от тяжелой работы да скудной пищи, то ли кузнец знал свое дело и постарался на славу.
Но, несмотря на то, что план побега был трудно осуществим, Конан не терял надежды и вел себя так, будто в каторжных копях оказался случайно и долго задерживаться не собирается. Многие узники тоже считали, что дни его на каторге сочтены, но совсем по другой причине. Все знали, что Мораддин никогда ничего не забывает.
Глухой звук гонга, возвещавшего об окончании бесконечного рабочего дня, разнесся по лабиринту подземных ходов, источивших гору. Засвистели бичи надсмотрщиков, прекратились продолжавшиеся, казалось, целую вечность удары железа о камень. Серая безликая масса узников потянулась в коридор, ведущий в широкий зал, где они ели и спали. Там стояли несколько грязных котлов, от которых пахло каким-то прокисшем варевом, да две бочки с несвежей водой.
Конан встал в колонну, выстроившуюся к котлам. Стоявшие вдоль нее стражники, похлопывая бичами, следили, чтобы никто не лез первым, не устраивал давку и не схватил больше, чем положено.
Едва киммериец протянул плошку, которую ему одолжил уже проглотивший свой жалкий ужин каторжник, раздатчику, который был таким же рабом, но добился своей легкой работы всем известным, но презираемым способом. Вдруг Конана окликнули. Северянин обернулся и увидел Мораддина, стоявшего неподалеку и глядевшего на него в упор своими ничего не выражающими серыми глазами.
– Пошли, – коротко приказал он.
– Готов… – сказал кто-то шепотом за спиной киммерийца, но Конан и ухом не повел, а лишь глянул исподлобья на Мораддина и буркнул:
– Я еще не поел.
– Не беспокойся, я тебя… накормлю, – невозмутимо ответил старший надсмотрщик. – Оставь свою миску и иди за мной.
Мораддин развернулся и медленно пошел к выходу из пещеры, в сторону, где находилось помещение для стражи. Надсмотрщики также жили на рудниках, разве что с б
Вдруг прямо в лицо киммерийцу метнулось со птичьим свистом что-то белое, маленькое и крылатое. Звякнув кандалами, Конан отпрянул и отмахнулся рукой, коснувшись горячего мохнатого тельца. Непонятное существо шарахнулось, заверещало и, облетев северянина, вцепилось в плечо Мораддина. Тот поднял руку и прикрыл ей животное.
– Садись, ешь, – сказал он северянину, но тот продолжал подозрительно смотреть на высовывающиеся из-под ладони Мораддина розовые перепончатые крылья. Таких тварей он еще никогда не видел, и решил было, что здесь попахивает магией. Заметив взгляд Конана, Мораддин усмехнулся и тихо произнес:
– Это всего-навсего летучая мышь. Я думал, что ты уже привык к ним и не боишься.
– А чего она белая? – угрюмо спросил Конан. – Они всегда черные… Или коричневые…
– Уродилась такая, – пожал плечами Мораддин, показывая, что не намерен больше говорить на эту тему. Между тем странный зверек выбрался из-под своего укрытия и уселся на плече хозяина, уставившись на незнакомца малюсенькими красными глазками. Конан, не заставив Мораддина повторять дважды, сел за стол, громыхнув кандалами, и, более не обращая внимание на него, с наслаждением принялся за еду.
Старший надсмотрщик неторопливо ходил по комнате, поглаживая летучую мышь-альбиноса, и с усмешкой поглядывал на уплетавшего за обе щеки варвара запеченное баранье жаркое с рисом. Когда еда кончилась, Конан, рыгнув, сказал:
– Запить бы…
Мораддин молча поставил на стол кувшин с вином и три кружки. Наполнив две из них, он подвинул одну Конану, а другую взял сам.
– Кому третья? – поинтересовался киммериец, со стуком поставив на стол пустую кружку. Он не понимал, зачем его привели сюда, накормили, напоили… Может быть, перед смертью? Принято у них так, что ли?..
– Ему вот, – мрачно пошутил Мораддин, кивнув головой на белого зверька. – Увидишь…
– Мне спать пора – завтра работать, – сказал Конан.
– Ну, работать ты, может, и не будешь, – многозначительно произнес Мораддин, – а выспаться еще успеешь.
“Ну, точно, никак в последний раз покушать пришлось… Интересно, он мне тоже шею сломает? Надорвется!..” – Конан осторожно поглядел по сторонам, ища возможные пути к бегству и подходящее оружие, которое можно было быстро схватить со стены.
Внезапно летучая мышь сорвалась с плеча Мораддина, покружила по комнате, причем Конан пару раз инстинктивно пригнул голову, когда она пролетала над ним, и прицепилась, повиснув вниз головой и закрывшись крыльями, на гарде меча внушительного размера, прикрепленного над выложенным камнем очагом. “Молодец, мышка! Именно этим я и воспользуюсь, если что…” – усмехнулся про себя Конан.
Некоторое время в комнате царило молчание. Мораддин, неслышно ступая по ковру, ходил из угла в угол, заложив руки за спину, а Конан, не теряя попусту времени, наливал себе кружку за кружкой. Наконец, Мораддин заговорил первым:
– Дагарнус передает тебе свое почтение.
Конан медленно опустил поднесенную к губам кружку и, кашлянув, проговорил:
– А кто это?
