кошелек с золотом, который полугном немедленно бросил Конану, чтобы тот хоть немного утешился. Зато у одного из телохранителей оказалась нетронутая огромная фляга разведенного вина. Напившись, Мораддин подошел к киммерийцу и сунул сосуд ему в руку.
– Пей вот лучше.
Варвар, отложив кошелек, схватил флягу и в несколько огромных глотков осушил ее до дна, даже не спросив, пил ли Мораддин. Выдохнув, он резко отшвырнул пустую баклагу и исподлобья посмотрел на своего спутника, а потом на стрелу, которую бывший капитан хэрда бросил на выщербленный, покрытый песком пол.
– Дай-ка эту штуку сюда, – Конан указал на стрелу, и когда она попала ему в руки, подозрительно посмотрел на оперение и потеребил крашеные синей краской перышки.
– Стрела-то зуагирская… – медленно проронил он. – Я такие видел в оазисе Баргэми. Все-таки это дело рук молодого шейха. И кувшин он, гад, забрал… Между прочем, Мораддин, а где твои вислоухие дружки? Ниорг мне, помнится, шамкал, будто поджидать они меня тут будут.
Полугном неодобрительно покосился на варвара, но ничего не ответил и, тщательно осмотрев пол, обнаружил, что края одной из старинных каменных плит неплотно прилегают к соседним. Вынув кинжал, он постучал рукоятью по камню, и по гулкому звуку понял, что под плитой пустота.
– Подождем, – буркнул Мораддин. – Если джавиды здесь, то должны откликнуться…
Договорить он не успел, ибо родичи Ниорга и в самом деле откликнулись, разве что не совсем обычным, на взгляд киммерийца способом. Плита начала медленно подниматься, сдвигаясь в сторону и открывая зиявший провал, а из темноты его показалось такое чудище, что даже попривыкший за годы странствий к подобным зрелищам Конан, выругавшись на родном наречии, вскочил и, выхватив меч, попятился к выходу. Мораддин, и тот отступил на несколько шагов, изменившись в лице при виде невероятно безобразного черного чудовища. Ребристый костяной панцирь полностью закрывал темное тело, а из-под переднего края его высовывалась небольшая безглазая голова, которая, казалось, состоит из одних зубов – прямых, как кинжал, и длиной не меньше ладони; четырехпалые когтистые лапы вцепились в края отверстия. Монстр еще шире разинул пасть и, брызгая слюной, издал булькающее рычание. Неожиданно рядом с отвратительной тварью появилась знакомая носатая физиономия Ниорга.
– А, пришли! – обрадовано прошепелявил джавид и бесцеремонно оттолкнул водившего головой вправо-влево зверя. – Не бойтесь, он ручной. Да заткнись ты, чучело!
«Чучело» клацнуло зубищами, рык и шипение смолкли, а затем оно медленно скрылось под землей. О присутствии зверюги теперь напоминало только тихое поскребывание, доносившееся из провала.
– И много у вас таких… ручных?.. – сглотнув слюну, спросил киммериец, подходя поближе, но меч на всякий случай не пряча.
Ниорг выбрался из подземелья, сощурил маленькие глазки, превратившиеся в узенькие щелочки, и насмешливым тоном ответил:
– Ах, варвар, у нас под землей и не такое встречается…
– Да я знаю, – оскалился Конан, вспомнив человекообразного ящера-демона, которого джавиды натравили на него в день похищения Мирдани. – И все же, что это за дрянь?
– Вроде сторожевой собаки, как у людей, – небрежно бросил Ниорг. – Только посообразительнее и не линяет – шерсти нет.
Тут старый джавид, близоруко щурясь, оглядел зал, приметил Мораддина, и Конан, скривив губы, понаблюдал за трогательной встречей двух старых приятелей – Мораддин едва не расцеловал волосатого джавида, а тот, в свою очередь, готов был залиться от счастья слезами. Дождавшись, когда они успокоятся, Конан без обиняков заявил:
– Ну, хватит. К делу. Ниорг, дорогуша, ты в этой башне давно сидишь, и… гхм… песик твой?
– Как и обещал, дожидаюсь тебя или Мораддина со времени нашей последней встречи…
– Значит, должен был слышать, что стряслось прошедшей ночью или утром, – варвар кивком головы указал на три трупа, валявшиеся у стены. Ниорг мигом обрел серьезный вид, проковылял к телам и всмотрелся в их лица. Некоторое время он молча разглядывал Дагарнуса, а потом уставился на киммерийца, раскрыв рот.
– Это ты убил… его?
– Нет, я хотел узнать о его смерти у тебя.
– Да знаешь ли ты, варвар, чьи презренные останки лежат у моих ног, оставленные на растерзание шакалам?
– Ну? – насторожился Конан, чувствуя, что узнает сейчас о Дагарнусе что-нибудь новенькое, еще больше запутающее историю с сокровищем джавидов. Так оно и случилось.
Выдержав торжественную паузу, старый Ниорг значительно потряс в воздухе кулачками и выговорил:
– Отца сего негодяя звали Дуалкамом, а сам этот человек навлек на мой род, род Нирафа, проклятие Нейглама!
– О, боги!.. Опять! – простонал киммериец.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
– Да-да! – не обратив внимания на горестное восклицание киммерийца, продолжил Ниорг. – Это человек, по вине которого один из самых знатных родов гномьего племени вынужден прозябать в омерзительном образе джавидов!
Мораддин подошел к Конану и положил ему руку на плечо.
– Видишь, как все просто!
– Я сам! – вскрикнул киммериец и провел обеими ладонями по лицу. – Никакого Страбонуса со своим магом тут и близко не было, Дагарнус все выдумал, задурил мне голову своими деньгами, и если бы не Ниорг со своей слюнявой сказкой про бедных маленьких гномиков… Не-ет, так меня еще никто не дурил! Жаль, что не я прибил это отродье Сета!
Конан с силой пнул труп Дагарнуса. Ниорг, вздрогнув, как ошпаренный, когда киммериец столь неучтиво отозвался о трагедии его рода, медленно повернулся к нему и, задрав подбородок, произнес:
– Быть может, презренный сын Дуалкама, нарекший себя Дагарнусом, и сделал тебе, варвар, много зла, но это не повод, чтобы оскорблять достоинство гномьего народа! А за это мы караем жестоко, очень жестоко!
– А пошел ты знаешь куда со своими карами?! – грубо отмахнулся от него Конан, в то время, как Мораддин что-то быстро говорил джавиду в волосатое ухо. – У меня и так уже голова кругом идет от вранья вокруг вашего гномского горшка! Короче, все, что было раньше – не имеет значения. Кувшин у Джафира, значит, сейчас наша цель – вонючий зуагир, и точка! Мое дело – сдержать слово. Этим я и займусь.
– Ну, и что ты собираешься предпринять? – поинтересовался Мораддин.
– Я поеду в его занюханый оазис, намотаю Джафиру кишки на уши и вернусь сюда с Нейгламом!
– Сильно сказано, – вздохнул Мораддин. – А как ты собираешься это делать? Один? Ты же не знаешь, зачем ему нужен был Нейглам? Я, пожалуй, съезжу с тобой, – задумчиво добавил он, словно, речь шла не об опаснейшем деле, а о утренней прогулке в саду Баргэми. На этот раз Конан промолчал, не возражая, потому что представлял, на что способен Мораддин и насколько его присутствие упростит задачу.
– Ну, поехали, – быстро сказал Конан. – А ты будешь ждать здесь!
Последняя фраза относилась к Ниоргу, который, поддавшись увещеваниям Мораддина не стал подвергать киммерийца жестоким карам и натравливать на него своих домашних зверюшек. Но возразить он не преминул:
– Как это – ждать здесь? Неужели ты, варвар, думаешь, что я буду сидеть, сложа руки, когда решается судьба моего рода? Я приведу всех своих соплеменников в подземелья под оазисом и никто не сможет ускользнуть из крепости.
Конан, с трудом сдержав ярость, громко сказал Мораддину:
– Слушай, скажи ты этому недомерку, чтобы дал нам еды и питья! А то я снова скажу что-нибудь непочтительное…
Решив, что последнее слово осталось за ним, киммериец развернулся на каблуках и вышел наружу, к лошадям, оставив старого джавида наедине с Мораддином. Некоторое время спустя последний подошел к Конану, подтягивающему подпругу, и, подтолкнув его кулаком в бок, протянул тряпичный сверток и
