«Спасибо, не забыли скромного, простого и доброго парня по имени Конан, – картинно раскланиваясь и изо всех сил пытаясь не улыбнуться, подумал киммериец. – Честное слово, сейчас заплачу…»
Дальнейшее стало совсем ему не интересно, ибо Ниорг пустился в описание трагических событий, постигших его род, удвоив велеречивость и излагая до тошноты надоевшую варвару историю с новыми душераздирающими подробностями. По словам старого джавида выходило, что, оказывается, и Дуалкама, и сыночка его Дагарнуса породил никто иной, как сам Сет в порочной связи с Нергалом, исключительно дабы насолить роду Нирафа; что сии злыдни долго искали, как попортить мирную патриархальную жизнь незлобивых трудяг-гномов, ну и так далее…
Конан посмотрел на Мирдани – она привела в чувство своего буйного братца и освободила его от пут, теперь они тихонько ворковали между собой, причем в голосе девушки слышались недовольные, обвиняющие нотки, а Джафир неуверенно оправдывался. Делать киммерийцу сейчас было совершенно нечего, и он, подумав, что забыл, когда спал в последний раз, присел на пол возле стены и прикрыл глаза. Под нудные, шепелявые речи Ниорга варвар слегка задремал и совершенно не заметил, что джавид называет в своем рассказе вовсе не те имена, что в известной Конану истории, а вечно невозмутимый и сдержанный Мораддин как-то странно пошатывается, нашаривая рукой опору и смотрит на Ниорга так, словно видит перед собой живое воплощение Митры. Отступив к стене, возле которой пристроился киммериец, полугном медленно опустился на пол, обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. А Ниорг продолжал размеренно и гордо вещать, пристально глядя на Мораддина и потрясая над головой Нейгламом.
Вздрогнув, Конан очнулся от зыбкого полусна и взглянул вверх…
Под самым потолком клубилось серебристое облако легчайшего, светящегося тумана, и варвар откровенно залюбовался мягкими переливами, пребывая в уверенности, что все еще видит сон. До его слуха донесся шумный радостный гомон, кто-то всхлипывал рядом, и Конан, встряхнув волосами и протерев глаза, осоловело огляделся. Ощущение нереальности происходящего снова овладело киммерийцем, и только звук собственного голоса убедил его, что все вокруг – явь, а не видение:
– А где все?
Он имел в виду джавидов, так как вместо уродливых карликов зал был наполнен множеством бородатых, розовощеких гномов. Они хлопали друг друга по плечам, дергали за бороды, обнимались, в центре зала пятеро или шестеро низкорослых человечков весело отплясывали лихой гномский танец. Конан, теряясь в догадках, беспомощно посмотрел по сторонам в поисках Мораддина, чтобы хоть у него спросить, куда делись джавиды и почему так много гномов, большинство из которых своими рыжими бородами и шевелюрами неприятно напоминали киммерийцу старого знакомца Алвари, втянувшего его лет десять назад в авантюру с золотом гномов и синим камнем Харра…
Наконец, он обнаружил Мораддина, стоявшего неподалеку в обнимку с коренастым гномом с русой окладистой бородой и вьющимися седоватыми волосами. Они что-то говорили друг другу, и Конан с изумлением увидел слезы в глазах отважного, бесстрашного бывшего капитана аграпурского хэрда. Белая летучая мышка оживленно карабкалась по плечу гнома, старательно изучая нового близкого друга хозяина. Поднявшись на ноги, киммериец растолкал веселящихся бородачей, которые не преминули и его пару раз дружески хлопнуть по спине – до плеч карликам было не достать – и подошел к приятелю.
– Мораддин, что, Нергал побери, происходит, а?
Тот посмотрел на киммерийца влажными, покрасневшими глазами, и, проглотив комок в горле, проговорил:
– Варвар… дружище, ты знаешь, кто это? – Мораддин положил ладонь на грудь русобородого карлика.
– Гном, – уверенно сказал Конан, разом отметая все возможные сомнения.
– Да, конечно, – закивал Мораддин. – Но кто он?
– Ну? – теряя терпение бросил киммериец, бесцеремонно оглядывая гнома и ища в нем что-нибудь необычное.
– Это… Гроин, сын Фарина! Это мой отец, Конан! – Мораддин крепко обнял гнома, а тот одарил киммерийца счастливым взглядом голубых глаз. Мышка, словно подтверждая сей неожиданный и счастливый факт, восторженно заверещала.
– Да ну? – честно удивился Конан. – А откуда он здесь взялся? И где, в конце концов, джавиды?
– Где же ты был, северянин, когда мы открыли Нейглам и пало проклятие джавидов? – изумился Гроин, и его голос показался Конану знакомым. На мгновение он задумался, а потом тихо спросил:
– Ниорг, так это ты? А эти все – бывшие джавиды? Вот это кувшинчик! – он едва не подпрыгнул от восторга, а потом огорченно добавил: – Опять я проспал самое интересное!
– Я не Ниорг, – строго заметил гном. – Эти имена должны быть преданы глубокому забвению! Гномы моего рода после наложения проклятия обратили имена, чтобы не осквернять их перед лицом Великого Длиннобородого Отца всех гномов…
– А, понятно, – кивнул киммериец и прикинул, как бы звучало его собственное имя наоборот. Получилось нечто совсем неблагозвучное…
Мораддин, успокоившись после очередного наплыва чувств, взял Конана за руку и торжественно сказал ему:
– Теперь Нейглам готов послужить и тебе, варвар! Чего ты хочешь?
– Нет, пусть он сначала послужит мне! – раздался звонкий девичий голос, и все посмотрели в сторону Мирдани и Джафира, о которых на радостях и вовсе позабыли. Дочь шейха Джагула поднялась с колен и решительно шагнула к Гроину, все еще державшему в руках золотой кувшин.
– Эта вещь принесла великое горе моему дому! – вскричала Мирдани. – Из-за нее умер отец! Из-за нее помешался мой любимый брат! А я лишилась чести в доме мага Радбуша!
– Ну, этого уже никакой Нейглам не исправит… – пробормотал киммериец и невольно отступил на шаг, когда Мирдани круто развернулась и вперила в него колючий взгляд горящих от гнева глаз.
– А, могучий чужеземец, – язвительно проговорила она, – спаситель-избавитель-победитель, красавец- северянин с восхитительными синими глазами, смутивший дикарку из далекого оазиса горячим поцелуем!
– Не понял, каким поцелуем? – мотнул головой Конан, продолжая отступать под натиском неукротимой женской ярости.
– Конечно, не помнишь! – горько усмехнулась Мирдани. – Если у тебя в каждом городе живет по эдакой потаскухе Стейне, то можно забыть «бешеную зуагирку»!
Гномы стихли, окружив девушку и киммерийца полукольцом, и с интересом наблюдали за развитием событий. Не так уж часто гному удается стать свидетелем сцены ревности у людей…
А Мирдани, не обращая внимания на то, что стала участницей захватывающего представления, продолжала пускать в оторопевшего варвара ядовитые стрелы обиды. Решительно отвергнув вялые оправдания Конана, что, мол, она должна быть обязана Стейне жизнью, сестра Джафира заявила:
– Да если бы ты не затащил меня в этот дом разврата, я бы никогда не попала к Радбушу!
– Ну, да, осталась бы у Турлей-Хана, и сейчас досталась бы его солдатам. Ведь после смерти хозяина они явно не теряли времени даром в его гареме…
– Варвар, варвар! – неожиданно тихим голосом сказала Мирдани. – А я ведь… я могла бы полюбить тебя… Я уже почти любила тебя…
Она отвернулась к стене и заплакала. Гроин укоризненно покачал головой, посмотрев на киммерийца так, будто он был невоспитанным шалопаем, обидевшем хорошую девочку. Гном подошел к беззвучно рыдавшей Мирдани и обнял ее за плечи – невысокая девушка была даже немного ниже его.
– Не плачь, все забудется, – увещевал ее Гроин, поглаживая по голове. – Варвар – он же дикарь, не стоит так переживать из-за него…
– К тому же, есть кому отомстить! – подал голос Джафир, поднимаясь на ноги. Конан, с усмешкой оглядев помятого шейха аль-Баргэми, сказал:
– А тебе надо как следует проспаться!
– И расскажи-ка нам, что ты учудил в своем оазисе, – Мораддин подошел к Джафиру, скрестив руки, и киммериец не без удовольствия отметил, что к его спутнику вновь вернулись былые уравновешенность и хладнокровие. Но Мирдани, отстранив Гроина, преградила Мораддину дорогу со словами:
