сооружение.
Они в самом деле постарались все предусмотреть. Это ручные колодки – тяжеленные, деревянные, обшитые полосками меди, крепко, до содранной кожи, охватывающие запястья, и замкнутые на четыре висячих замка. Там, где положено находиться кистям, торчат железные шары размером чуть больше кулака. Его ладони внутри этих шаров, можно даже слегка пошевелить пальцами, убедившись, что они целы, но совершенно бесполезны. Умно придумано. Умно и жутковато. Холодное железо заодно лишает способности побаловаться с небольшим числом магических трюков, что имеются в запасе.
Аластор ерзает на месте, выясняя, что еще приготовили для него неведомые тюремщики. Сапоги исчезли, на ногах – цепи. Просто замечательно. Какая-то посторонняя железяка вокруг пояса, к ней тоже наверняка приделана цепь, прикрепленная к стене. А это что? Ошейник? Точно, кожаный ошейник и тянущиеся от него звенья. Позаботились о госте, нечего сказать. Обмотали, как каплуна для продажи.
– Влип, – произнес он вслух, не удивившись дрожи в голосе.
Боязливо зашевелились воспоминания. «Нора», гном Альбрих, договор. Склад торговцев шерстью, странноватый коридор, пустующий дворец, принадлежащий неизвестно кому и находящийся неизвестно где. Он уже тогда забеспокоился, но решил не ударяться в панику раньше времени. Они благополучно делали свое дело, пока не появилась эта девица и Ши не приспичило угодить своим плотским желаниям. И пусть бы угождал на здоровье, все мы люди, но, уходя, заткнул ей рот или хотя бы запер в комнате.
Оскорбленная особа, вереща во всю глотку и зовя на помощь, помчалась им вслед, горя желанием отомстить. Дальше началось что-то жуткое: стоявшая смирно бронзовая пантера зашевелилась и бросилась на воров. Конан сцепился с ней, давая остальным возможность удрать. Он по скудоумию и склонности к острым ощущениям помчался выручать этого идиота-варвара. Зачем, спрашивается? Потом… Потом Конан вроде бы выдернул его прямо из-под морды собравшейся закусить статуи и они юркнули в подземный ход. Джай наорал на Альбриха, обвиняя того во всех неприятностях мира. Гном безмолвно проглотил оскорбления, предложил удвоить плату и намекнул, что ему нужны люди, готовые не задавать вопросов и встревать с авантюры. Джай точного ответа не дал, они рассчитались с гномом и направились к дому.
Помнится, по дороге он и Хисс пытались рассказать Джаю о своих подозрениях насчет пропавшей неведомо куда шайки Ларка Белой Гончей, но Джай пребывал в столь скверном настроении, что не желал ничего слушать. А дома, в «Норе», их ждало новое веселье…
Цеплявшиеся друг за друга события обрывались именно здесь. Он припомнил сцену в трактире, отчаянные попытки Хисса оправдаться, сбор денег – а после все погружалось в туман. Он поговорил с Ферузой, выскочил во двор, добежал по Обманному переулку до Старой лестницы, спускавшейся вниз по склону холма. Что дальше?..
Со злости на собственную недогадливость Аластор яростно ударил скованными руками по коленям. Ну конечно! Как он не сообразил с самого начала! Теперь все встает на свои места! Альбриху требовались люди, готовые выполнить рискованное задание, причем такие, исчезновения которых никто не заметит. Встревожился ли кто-нибудь, когда пропал Ларк? Никто, ни одна живая душа, даже приятели Гончей, ибо все привыкли, что в этом городе человек может запросто исчезнуть, не оставив по себе ни малейшего следа.
Однако Альбрих наткнулся на нежданный подарок судьбы – на Аластора. Вряд ли гном ожидал встретить давнего неприятеля, но, увидев и узнав, тут же начал действовать. Незачем ломать голову над вопросом, с какой радости затеяна такая охота. «От прошлого не убежишь и не спрячешься, – изрек бы в таком случае Конан. – Оно идет по следу лучше всякой ищейки».
Осторожно наклонив голову, Аластор попытался заглянуть в зарешеченный дверной проем. Бесполезно, из-за прутьев ничего не разглядеть. Можно подать голос, кто-нибудь да придет. Только явятся не гости, а судьи. Роль обвиняемого, вне всяких сомнений, отведена ему.
Гномы, конечно, злопамятный народец, однако он даже не подозревал,
Аластор сел поудобнее, насколько позволяли колодки и звенья цепей. Его не слишком пугало теперешнее положение, но, как всякий угодивший в серьезный переплет, он испытывал страх перед грядущей неизвестностью. Он вновь станет самим собой – ехидным, неунывающим и изобретательным типом по прозвищу Дурной Глаз – как только его судьба приобретет некую определенность.
– Столько шуму из-за какой-то безделицы, – недовольно заявил он сводчатому потолку. – Вдобавок позаимствованной не здесь, в Шадизаре. Это несправедливо! Они сами виноваты – сначала хвастаются повсюду, а потом возмущаются, что их ограбили!
Говоря по правде, похищенное некогда ожерелье вовсе не заслуживало названия «безделицы». Описывавшие его слухи единодушно утвреждали – создавая эту вещь, подземные мастера превзошли сами себя. Драгоценность имела собственное имя, Умхийд, в переводе с языка гномов – Сияние Глубин. Поговаривали, что, как всякое удачное творение гномов, Умхийд наделен магическими свойствами и укрыт так, что до него не добраться никакому вору.
– Приплюснутый народец превзошел сам себя? – спросил Аластор, когда россказни о несравненном ожерелье стали навязчивей зубной боли. – Отлично, я тоже превзойду самого себя!
Он отправился в Кезанкийские горы – сплетники твердили, что сокровище пребывает именно там. К сожалению, он вынужденно нарушил собственные заповеди, и на сверкающих драгоценных камнях осталась кровь его защитников. Аластор не помнил в точности, скольких пришлось убить – четверых или пятерых, но случившееся его изрядно огорчило. Он всегда предпочитал обходиться без ненужных жертв и обладание прославленным Умхийдом не доставило ему особенного удовольствия.
Изделие подгорных ювелиров стоило всех сложенных о нем легенд, оно блистало, как утренняя роса и горная река, вместе взятые, изумруды переплетались с сапфирами и редчайшими голубыми алмазами, но похититель, глядя на свою добычу, не испытывал положенной радости.
Вскоре Аластор без малейшего сожаления расстался с ожерельем. Подарил его женщине, благосклонности которой давно добивался, здраво рассудив: если она откажется от подарка, значит, он наткнулся на чудо вроде голубой розы – воистину добродетельную особу. К счастью, Умхийд не подвел. Красавица, открыв бархатный футляр, мгновенно позабыла о своей неприступности.
Как помнилось Аластору, его подружка отличалась изрядной бережливостью, граничащей с мелочной скупостью и ханжеством. Последнее стало причиной быстрого завершения их романа. Прекрасная дама ничуть не возражала против дорогих безделушек, но всякий раз, узнав об их происхождении, кривилась и заводила долгие нравоучительные беседы о пагубности воровства.
В один прекрасный день Аластор не выдержал и смылся. Ожерелье осталось у бывшей симпатии и наверняка по сей день пребывает среди ее драгоценностей. Теперь бы еще узнать, где обитает былая привязанность…
С мысли о давних знакомых он незаметно перешел к нынешним, в очередной раз задав безответный вопрос: как его угораздило потерять голову от ничем в общем-то не примечательной девушки-туранки? Феруза хорошенькая, но в этом городе полно красивых женщин. Красивых и доступных, в отличие от девчонки, за которой он безответно таскается уже вторую – или третью? – луну. Коли он не вернется в ближайшие два-три дня, Феруза заподозрит неладное и вынудит остальных начать поиски. Правда, что они смогут поделать? Чамган – город в городе, людей сюда не впускают, а проникнуть в поселение гномов труднее, чем в королевскую казну Офира.
Вдалеке лязгнула открывающаяся дверь и затопали, спускаясь по лестнице, приближающиеся шаги. Аластор вскинул голову, прислушиваясь, затем сделал вид, что дремлет, исподлобья наблюдая за происходящим. Шаги стихли возле решетки, тусклый оранжевый отблеск померк в золотистом свете масляного фонаря. Он разглядел неясные тени, услышал щелканье отпираемых замков и увидел, как решетка беззвучно отъехала в сторону.
Вошли двое. Они со скрежетом бухнул что-то на каменный пол и застыл возле смутного пятна входа.
