лежал на мягких перинах, непрерывно стеная и охая. Ингода терпеливо выслушивала его жалобы и поила его с ложечки целебным отваром из запасов Сезии. Ильма, поняв, что ее никто бросать не собирается – по крайней мере, сейчас – сразу успокоилась, и теперь крепко спала на кровати сына хозяйки, того самого мальчика, что увез карету. Внизу остались Ирина, Сварог и Шамсудин, которым было о чем поговорить после разлуки. Около пылающего очага приютился незнакомец, кутающийся в заботливо накинутый Сезией на его худые плечи плед и потягивающий слегка разбавленное теплое вино с какими-то пряностями.
Ирина устроилась с ногами в широком кресле, невесть как попавшем в этот дом, явно принадлежащий лавочнику или владельцу ремесленной мастерской. Почти утонувшая в обширном платье хозяйки, девушка- гуль выглядела особенно хрупкой и юной. Казалось невозможным, что именно она недавно сражалась наравне с мужчинами и бестрепетно вонзала клинок в чужую плоть. Перед Ириной стояли две чаши. В одной было вино, в другой – что-то темное и густое. Сварог решил не гадать, откуда взялось содержимое второй чаши.
Шамсудин сидел рядом, явно наслаждаясь теплом и покоем после тюремной камеры. Одежда, предоставленная полугному Сезией, была ему велика, ладони спрятались в слишком длинных рукавах, а штаны пришлось подогнуть, словно какому-нибудь рыбаку. Однако туранец даже сейчас держался с таким достоинством, что Сварогу даже не пришло в голову подтрунить над другом. Ему самому хозяйская одежда была маловата, и полотняная куртка угрожающе трещала по швам при каждом движении славянина.
Какое-то время все сидели молча, прислушиваясь к шуму дождя за окном и чувствуя, как приятная нега разливается по согревшемуся телу. Первым заговорил Сварог, которому надоело общее безмолвие.
– Ирина, а где хозяин дома? – поинтересовался сибиряк, движимый не заснувшей даже сейчас осторожностью.
– Перед тобой, – невозмутимо ответила девушка. – Этот дом мой. Купила когда-то специально для таких случаев, – рабирийка усмехнулась. – Всегда полезно иметь тайное убежище, где можно кого-нибудь спрятать или скрыться самой. Дом записан на имя Сезии, так что найти меня здесь довольно трудно.
– А эта Сезия? – понизив голос, вновь спросил Сварог. – Она нас не выдаст?
– Сезия – одна из моих самых доверенных людей, – пояснила Ирина. – Я вырастила ее, когда умерли ее родители, и Сезия предана мне как никто. Недавно скончался ее муж, и, кроме меня и сына, у Сезии никого нет.
Сварог невольно бросил взгляд на кухню, где в чане мыла посуду домоправительница Ирины. Ее волосы уже покрывала первая седина, а руки были изборождены морщинами, говорившими о возрасте лучше, чем моложавое ясное лицо. Странно было слышать, что эту женщину вырастила девушка, по виду годившаяся ей в дочери. Видимо, Шамсудин подумал о том же, потому что внезапно сказал:
– Ирина, а каково это – видеть, как стареют и умирают твои друзья?
Рабирийка ответила не сразу, глядя в огонь, отсветы которого плясали в ее загадочных желтых глазах.
– Поначалу страшно, потом привыкаешь, – наконец, заговорила девушка. – Наверно, из-за этого гули не хотят жить рядом с людьми. Это ведь ложь, что мы можем питаться лишь человеческой кровью. Нам все равно, чья кровь – людей или животных, – Ирина спокойно отхлебнула из чаши темную жидкость. – Но видеть, как те, с кем ты вырос, уходят на Серые Равнины, а ты остаешься молодым – от этого можно сойти с ума или вообразить себя бессмертным. А мы, гули, стареем не так, как вы – долгие годы. Мы долго сохраняем внешнюю юность, зато потом сгораем быстро, словно тонкая восковая свеча, – рабирийка грустно усмехнулась и добавила: – Главное – никого не любить. Тогда не будет больно видеть исход их жизни.
– Ты очень одинока, Ирина? – тихо спросил Шамсудин. Девушка опустила голову, не желая встречаться с умным и понимающим взглядом черных глаз полугнома. Потом сердито встряхнула распущенными волосами и со стуком поставила чашу на стол.
– Можно подумать, у нас других забот нет, только обсуждать всякие глупости! – резко сказала рабирийка. – Лучше расскажи, что с тобой было в тюрьме. Нам необходимо знать, какие тебе предъявили обвинения.
Теперь это была прежняя Ирина – собранная, властная и решительная, словно натянутая тетива боевого лука.
– Предъявили? – поднял брови Шамсудин. – Скорее уж, сообщили. Мне сказали, что я убил этого барона Вольденского по заданию каких-то заговорщиков из клана бедняжки королевы. Я, конечно, пытался объяснить, что приехал в Берлин несколько дней назад и никого здесь не знаю, тем более всяких заговорщиков, что шел я вовсе не к барону, а к его служанке – но этим господам, по-видимому, было глубоко плевать на истину и здравый смысл. Они требовали от меня какие-то имена, грозили пытками и вообще вели себя крайне грубо. Я, правда, поставил на место одного чересчур зарвавшегося стражника – но после этого на меня надели кандалы… – полугном невольно потер запястья.
– Да, в кандалах много не навоюешь, – со знанием дела сказал Сварог. – Помню, на твоем руднике они мне здорово натерли ноги. Ты же мне их самолично тогда и надел.
– Ну, к чему старое вспоминать, – слегка смутился Шамсудин.
– Похоже, в Берлине просто помешались на заговорах, – скривила губы Ирина. – Готовы вздернуть кого угодно, лишь бы доказать, что сами к этому не причастны. Трусливые безумцы!
– Ах, как ты права, уважаемая госпожа! – неожиданно раздался голос незнакомца, о присутствии которого все уже успели забыть. – Они обвинили в участии в заговоре даже меня – доктора философии, обладателя диплома Тарантийского Университета, сочинителя трактата «Экспликация природы небесных тел» и наставника молодежи в Университете Берлина! – с видно было, что незнакомец перечислил свои заслуги не для того, чтобы похвастаться перед слушателями, а чтобы они глубже оценили несправедливость судей Каземата.
– Ты – доктор? – оживился Сварог. – Слушай, у меня вот тут прыщ вскочил, я и думаю – а вдруг болезнь какую дурную подхватил? Может, посоветуешь чего? – и сибиряк энергично поднялся с места с намерением продемонстрировать незнакомцу этот самый прыщ.
– Э, молодой человек, ты меня не так понял, – растерялся тот. – Я вовсе не лекарь, я доктор философии. Я пользую не тело, но разум человека!
– Ну, с разумом-то у меня все в порядке, – пробурчал Сварог. – А вот прыщ…
– Кстати, простите великодушно, но я еще не представился. Мое имя Бебедор, доктор философии, почетный член Немедийского общества магистров науки, – товарищ Шамсудина поднялся и церемонно поклонился, словно на официальном приеме.
– Магистров? – подозрительно переспросил Сварог. – Колдовством занимаетесь?
– Мы?! – оскорбился доктор Бебедор. – Наше общество стоит сугубо на натуралистических позициях. Мы не признаем наличия в природе так называемой магии, также как и вмешательства божественных и демонических сил.
– Ну-ну, – протянул сибиряк. – Жаль только, демоны об этом не знают.
– Послушай, Шамсудин, – заговорила Ирина, – ты сорвал наш план и подверг всех большой опасности из-за этого человека – так хоть объясни, почему. Хотя я лично против тебя, уважаемый мэтр, ничего не имею, – и девушка очаровательно улыбнулась Бебедору, не смогшему не улыбнуться ей в ответ.
– Я объясню, – спокойно проговорил полугном. – Доктору предлагали признать во мне одного из заговорщиков, обещая за это отмену смертной казни. А доктор отказался.
Все замолчали – подобное благородство вызывало уважение даже у сибиряка.
– Так что, сами понимаете, я не мог бросить уважаемого Бебедора, когда мне представился случай бежать, – продолжил Шамсудин. – У меня, понимаете ли, слабость к порядочным людям.
– А к нам у тебя нет слабости? – недовольно произнес сибиряк. – Мы едва не распростились с жизнью из-за твоей прихоти!
– Это не прихоть, – холодно сказал Шамсудин, взглянув в глаза Сварогу – и славянин замолчал, поняв, что эту тему лучше не обсуждать, для его же собственного блага.
– Хоть бы спасибо сказал, нелюдь несчастный, – пробормотал словно бы про себя Сварог.
– У нас в Туране не говорят спасибо человеку, спасшему тебе жизнь, – невозмутимо сообщил Шамсудин. – Слова здесь бессильны. Просто твоя жизнь отныне принадлежит твоему спасителю, вот и все.
