Среди нескольких разновидностей лотоса наиболее дорогим считался золотой — эти цветы, пыльца которых употреблялась магами для создания множества волшебных снадобий, росли только на болотах в сердце Вендии, неподалеку от городов Бодей и Айодхья, в долине реки Мхета. Синий лотос был более распространен: он произрастал в Стигии и Туране, иногда такие цветы можно было отыскать даже в Пуще Пиктов. Синий и золотой лотос, в отличие от лотоса серого, использовались только в магии и изредка в лекарском искусстве, кроме того они не вызывали привыкания и не считались смертельно ядовитыми.
Рамалес полагал, что запаса золотого лотоса ему хватит на несколько зим вперед: несколько щепоток драгоценного порошка он приобрел за бешеные деньги у перекупщиков в Кордаве, за них пришлось выложить маленькое состояние. Чтобы приготовить обычный магический декокт (например приворотное зелье) обычно хватало двух-трех пылинок, однако для усыпления двух сотен людей придется использовать почти весь наличный запас!
Поздно вечером, когда гости ушли, алхимик пересчитал полученные от месьора Амры деньги и успокоился: серебра оказалось вполне достаточно для покупки новой склянки с лотосом, достаточно съездить в Зингару и отыскать нужных людей. Синего порошка у Рамалеса хватало с избытком — привозили купцы-шемиты, направлявшиеся по торговому пути из Мессантии через Толозу на Полночь…
Вначале пыльцу предстояло смешать в нужном соотношении, затем бросить в разбавленное бело вино и кипятить на атаноре не меньше шести колоколов, постоянно подливая жидкость и помешивая стеклянной палочкой. Нос и рот следует повязать шарфом, пропитанным отваром листьев рабирийского папоротника — испарения были безопасны, по лучше не рисковать, всяко случается. На памяти Рамалеса совершенно посторонний человек из любопытства забредшей в его лавку сумел пробудить старинный магический предмет сказав несколько обычных слов в определенной последовательности: дремлющая магия среагировала не на саму фразу, а на очередность звуков. В результате алхимику пришлось два дня бегать по городу и ловить выскочившего демоненка призванного создателем следить за честностью торговых сделок — несколько купцов за это время едва не разорились…
К утру декокт был готов, причем жидкости вполне хватило бы для того, чтобы усыпить не двести, а пятьсот человек. Рамалес оставил половину для себя (мало ли пригодится в будущем?), остальное перелил в прозрачный флакон и запечатал его воском. Коснулся жидкости кончиком иглы, размешал крошечную капельку в плошке с водой и отправился во двор. Заставил выпить смесь цепного пса. Прошептал заклятье.
Как и ожидалось, собака беспробудно дрыхла до полудня, причем дыхание было столь незаметным, что домоправительница, госпожа Аэлис, решила что пес издох.
Что ж, теперь можно свистнуть уличного мальчишку, бросить ему несколько медяков и попросить отнести па постоялый двор «Два Леонарда» короткую записку в которой было лишь три слова: «Состав действует, приходите».
Оставшиеся до праздника Весеннего Солнцестояния дни киммериец улаживал десятки мелких дел — искал повозки и лошадей, отдавал последние распоряжения жуликам находившихся под командой «ночного короля», ездил в горы в поисках подходящей пещеры, где можно будет спрятать сокровища казны его милости. Словом, забот было предостаточно.
Граф Безьерский, совершенно не подозревая о том, что над его родовым гнездом сгустились тучи и вскоре разразится гроза, тоже был занят. Прибывали гости, благородных дворян следовало разметить, накормить и развлечь. Наиболее знатные устроились в замке, другие на постоялых дворах — в «Двух Леопардах» стало неожиданно тесно. Киммериец принял решение не мозолить глаза месьорам и дамам, после чего договорился с алхимиком Рамалесом и вместе с остальными переехал в его дом, где хватало свободных комнат. Зингарец не был женат, единственным обитателем дома кроме него самого являлась старая управительница совмещавшая роли кухарки и прислуги.
Фалькон навещал варвара раз в день: привозил доклады с поля предстоящей битвы. Теперь Конан мог ходить по крепости графа Безьера с закрытыми глазами, хотя ни разу в крепости не бывал, только снаружи внимательно осмотрел и подъезды изучил. Память Фалькона оказалась феноменальной, он запоминал любые мелочи, включая скрипящую ступеньку на лестнице в донжон или выщербленный камень в винном подвале, о который можно было споткнуться!
— Кстати, возьми эти пергаменты, — сказал киммериец Фалькону во время окончательного сбора накануне Солнцеворота. — В будущем пригодятся.
— Что это? — не понял голиард, разворачивая внушительные листы, кажущиеся довольно старинными. — Ничего себе, королевская печать… Но чья?
— Бритунийского государя Альбиорикса Первого, — фыркнул варвар. — Это твои дворянские грамоты. Фальшивка, конечно, но подкопаться невозможно. Если не ошибешься и будешь играть роль до конца — навсегда останешься бароном из рода Остинов. Видишь ли, король Альбиорикс мне кое-чем обязан…
— Троном, к примеру, — дополнил Эмерт.
— Неважно, — варвар отмахнулся. — Фалькон, слушай очень внимательно: «ночной король», месьор Гиальберт, отправил по моей просьбе в Пайрогию депешу. Голубиной почтой. Альбиорикс человек честный и благодарный, он мне не откажет. Если когда-нибудь у тебя возникнут трудности, обратись к Альбиориксу, он подтвердит твое происхождение и права па титул. Сошлись на меня, король знает, кто такой Конан из Канахов… В самом крайнем случае ты всегда сможешь укрыться в Бритунии. Далековато, конечно, но вполне достижимо.
— Благодарю, — выдавил Фалькон, не зная, что еще сказать. — Зачем ты все это делаешь для меня?
— А просто так. Ради удовольствия. Просто в один прекрасный день я попрошу у тебя помочь, и ты не сумеешь оказать. Верно ведь?..
Когда диспозиция была расписана в точности и каждый твердо знал, что ему делать, Конан потянулся, зевнул и сказал устало:
— Ложимся спать, месьоры. Завтра у нас очень трудный, но и очень интересный день. Желаю каждому удачи. Собираемся в полдень, возле ристалищного поля, за стенами…
Праздник должен был запомниться как благородным гостям графа, так и обычным горожанам, весьма надолго. Давненько в Безьере не было таких грандиозных торжеств, с того дня как двадцать два года назад юный Альгейс принял наследственную корону предков, унаследовав земли и титул.
День Солнцестояния начался с торжественнейшего обряда жертвоприношения на восходе солнца — вставать пришлось затемно. Храм Митры стоял на холме в четверти лиги от города, недовольно мычали жертвенные быки, над взгорьем разносились песнопения жрецов, полоскались на ветру знамена и штандарты Пуантенских дворян.
Граф Толозы прислал сына Раймона, главы семейств Коменж, Марсалья, Фуа, Бельджок и многих других прибыли лично, с женами и наследниками, светлейший Великий герцог Пуантена Троцеро отправил в Безьер легата своего войска и письмо с извинениями — война, приехать никак не получится.
Что ж, причина более чем уважительная! Война — дело священное!
После затянувшегося на два колокола обряда кортеж всадников отправился вниз по дороге, к городу. Там, неподалеку от Восходных ворот, прямиком на зеленом поле, уже были расставлены столы с угощением. Поодаль — сколоченные из досок и задрапированные порчей и шелком трибуны для дам и девиц, которые будут наблюдать за конными и пешими поединками. Кого именно победитель выберет наипрекраснейшей сомнений не было: праздник был посвящен графине Алиенор. Кстати, бок о бок с ее милостью ехал ничем не примечательный месьор, вроде бы родом из Бритунии. Граф Коменж почему-то решил, что он какой-то отдаленный родственник хозяина и этот слух моментально распространился среди гостей.
Алиенор, что бывало редко, выглядела счастливой и даже немножко кокетничала с незнакомцем, хотя слыла девушкой скромной и меланхоличной. Граф поглядывал на парочку благосклонно, пускай и знал, что за душой барона Остина нет ни единого асса, а женихов и в Пуантене хоть отбавляй: немыслимо богатых,
