Он интуитивно понимал, что ему не следует входить в рощу, и попятился назад, объясняя свое появление. Ланта шагнула ему навстречу, выходя за пределы рощи. Когда Мэтт похвалил ее игру, она покраснела и тут же завела разговор о роще, указывая на видневшийся неподалеку родник с примыкавшим к нему небольшим домом исцеления. Оба строения находились за ивами, подтверждая представление Конвея о священном месте.
В молчаливом согласии они отступили к реке. Собаки остались позади. Похоже, их что-то тревожило. Они нигде не находили признаков медведя. Может, они еще слишком молоды для такой работы, подумалось Конвею, но не успел он поразмыслить над этим, как заговорила Ланта.
— Я прихожу сюда очень часто. Это самое спокойное место. Здесь можно прогуливаться. Быть самой собой.
— И играть на флейте.
Прикрываясь инструментом, она опять залилась румянцем. Конвей потянулся за флейтой, и Ланта отпустила ее. Флейта была сделана из орехового дерева, а отверстия обрамлены серебром. Мундштук представлял собой вставку овальной формы, сделанную из слоновой кости. По всей длине инструмента извивалась кольцами инкрустированная тонкая серебряная нить, а самый кончик его был великолепно отделан крошечными аметистами. Они образовали ободок, переливавшийся темно-лиловыми оттенками.
Возвращая флейту, Конвей сказал:
— Она так же прекрасна, как и музыка, которую ты играешь на ней. Должно быть, это очень успокаивает — гулять в одиночестве по этой аллее, слышать только свои собственные мысли, свою музыку. Мне бы тоже так хотелось.
Она улыбнулась. Последовала сдержанная пауза. Конвей думал о ее песне, мелодично легкой, щемяще грустной.
— Какое интересное совпадение, — произнесла она. — Я мысленно представляла тебя, скачущего на коне в сопровождении собак. Вы вместе — одна сплоченная дружная команда. Как бы я хотела того же.
Держась рядом, они пошли вдоль берега. Река в этом месте была широкой, текла плавно. Конвей запустил в реку камешек, и тот запрыгал по водной глади.
— Быть провидицей, должно быть, страшно тяжело, — произнес он.
— Мы не говорим об этом.
Не обращая внимания на ее непреклонность, он сказал:
— Ну и ладно. Наверное, ничего не получается.
— Что? — Сверкая глазами, она остановилась. — Ты сомневаешься?
Видя ее бешенство, он украдкой ухмыльнулся.
— Мне только подумалось, что если бы ты знала будущее, то знала бы, что я заговорю о Видении, и предупредила бы меня не делать этого. Или же ушла бы куда-нибудь сегодня. Или сделала как-нибудь по- другому. Мы бы избежали всего этого.
Он чуть было не засмеялся снова, видя, как черты ее лица исказились гневом, а потом неверием, но все же сдержался.
— Ты шутишь, — сказала она. — Насчет Видения. Никто так не делает.
— А надо бы делать. Чрезмерная серьезность так же ужасна, как и легкомыслие. Это мы знаем. Скажи-ка, а что оно собой представляет? Ты видишь какие-то события или что-то другое?
Слегка еще потрясенная, Ланта быстро ответила:
— Слова. Я вижу слова в ярком пламени. Они мне и говорят.
— Поэтому тебе разрешили научиться читать?
Она кивнула головой.
— Жрицам разрешают. Меня же этому учили особенно серьезно.
— А ты умеешь контролировать это? То есть можешь избежать Видения?
— Да. Я могу почти всегда вызвать его. Есть способ. Я не люблю им пользоваться. Хотя иногда оно возникает само собой. — Она вздрогнула и на миг закрыла глаза. Выражение лица оставалось намеренно спокойным. Затем сказала: — А ты не боишься Видения? Ты обладаешь этим даром?
— Я лично — нет. Я не боюсь его и рад, что у меня его нет. Наверное, это налагает слишком большую ответственность. Впрочем, если бы я им обладал, то стал бы самым богатым мошенником, какого ты когда- либо видела.
Ланта весело рассмеялась, и на какое-то мгновение окутывавший ее покров отрешенности исчез. Однако тут же снова возник, хотя она и похлопывала его игриво по плечу флейтой.
— Меня еще никто не расспрашивал о Видении, — сказала она. — Боятся. Наверное, ты смеешься над проклятием так же легко, как и над благословением.
— Смеяться над проклятиями особенно важно. Это отбирает у них силы.
Ею мгновенно овладело беспокойство. Глаза округлились, и она торопливо осенила себя Тройным Знаком.
— Будь осторожен, Мэтт Конвей. Это силы…
Он хотел было ответить шуткой, но тревога ее была слишком сильной, слишком неподдельной для этого. Тогда он сказал:
— Единственные силы, которых я боюсь по-настоящему, исходят от других людей. Если меня постигает неудача, то волшебство тут ни при чем.
Ланта долго не сводила с него пристального взгляда, потом резко отвела глаза, повернулась и направилась обратно в ту сторону, откуда они пришли. Конвей последовал за ней, ожидая, что она снова заговорит. Она это сделала только тогда, когда они оказались на краю рощи. Вглядываясь в противоположный берег, она сказала:
— Скажу тебе вот что, Мэтт Конвей. Не как ясновидящая. А как простой человек. Как женщина. Я наблюдала за тобой с тех пор, как Алтанар впервые привез тебя в Олу. Ты приехал туда совершенно беззаботным. Сейчас же ты добиваешься цели, хотя не знаешь, что она собой представляет. Ты охотишься в тумане рока.
— Ты очень самоуверена.
— Конечно. Каждая женщина знает, как пользоваться зеркалом.
Ланта вошла в рощу, затем обернулась к нему. Тонкие черты лица ее были непроницаемы, как камень. Быстрым движением она набросила капюшон и как будто полностью исчезла. Затем стала удаляться прочь грациозно-неторопливой, замедленной походкой. Последнее, что он увидел, была лишенная очертаний черная фигура, растворившаяся среди искривленных стволов деревьев.
Ее нежная вибрирующая музыка сопровождала Конвея, ехавшего обратно вверх по течению реки, постепенно замирая, пока не стихли последние ноты.
На другом берегу, за деревьями, восседая на лошадях, за продвижением Конвея наблюдали Жнея и бородатый мужчина в железно-кожаных доспехах.
— Ты собираешься его отпустить? — спросила женщина.
Мужчина ответил:
— Мои воины — в засаде, Жнея. — Он взмахнул рукой.
В ответ на противоположном берегу между Конвеем и водопадом зашевелились заросли.
Повернувшись к Жнее спиной, мужчина сказал:
— Теперь можем ехать.
— Еще рано.
— Сейчас они убьют его. Ты не хочешь…
Она набросилась на него с бранью, хотя выражение лица у нее было спокойным, безмятежным.
— Никогда, слышишь, барон, никогда не позволяй себе говорить мне, чего я хочу. Это слишком невежливо. А может быть, и опасно, ты ведь меня знаешь. Я не какая-нибудь запуганная оланская цыпочка. Я приехала сюда, чтобы увидеть смерть Мэтта Конвея. И я увижу ее.
