молчание. Я гадал, о каком испытании говорила Акива, когда внезапно ощутил...
Ощутил, что ветер утих.
Вам, в будущем, наверное не понять, какой ужас поднимается в душе, когда происходит нечто, чего не могло произойти. По лицам мальчишек я видел – им тоже не по себе, но бедуины всю жизнь росли со знанием, что это возможно. А меня словно триремой переехали.
Без ветра мир казался мертвым. Полная, жуткая тишина морозила кровь, высоченная трава склонялась над головами. Она была неподвижна – и это пугало еще сильнее. Из всех нас, пожалуй, одна Акива разыгрывала храбреца.
– Ну, как? – гордо спросила она, придержав ламарга. – То ли еще будет!
Я не ответил. Впереди, сквозь застывшие стебли травы, виднелась открытая местность, и я мысленно взмолился – пусть там будет ветер! Может, подумал я, это растения его закрывают...
Ветер там был. Он с воем набросился на нас, растрепал волосы, взъерошил шерсть скакунов. От неожиданности я прикрыл лицо ладонью и оглянулся, пытаясь понять, где кончается трава – и увидел идеально ровную бесконечную линию растений, уходившую влево и вправо за горизонт. Под копытами ламаргов зазвенел металл.
– Эй, муравей, – тихо позвала Акива. – Не туда смотришь.
И тогда я медленно повернул голову.
Глава 6
Вас когда– нибудь вешали на тоненькой нити над пропастью? Чтобы ветер рвал ваше конвульсирующее тело, нить судорожно дергалась, а впереди, внизу, по сторонам, над головой – везде был лишь ужас?
Если да, то вы знаете, что я тогда ощутил.
Всего в десятке шагов от меня кончался мир. Там, на краю, имелись аккуратные поручни из проржавевшего насквозь металла, а за ними – в бесконечность! – простиралось невероятное.
Тучи, которые никогда не останавливались, тучи, ставшие родными всем нам, они продолжали лететь по ветру, но в десятке фарсахов над пропастью их вечная серость словно натыкалась на стену и рушилась вертикально вниз. Тучи летели по ветру! Летели, образуя прямой угол, одна из граней которого простиралась над нашими головами, а вторая падала в бездну. Мы стояли на дне коробки из туч. И видели ее грань.
Не уверен, кажется я свалился на землю и с криком побежал обратно... Или ламарг чего– то испугался. Хорошо помню лишь, как лежал на спине, а Акива сидела рядом, с тревогой меня разглядывая. Над головой летели тучи.
– Ты чего? – спросила девочка. – Скорпион ужалил?
Судорожно втянув воздух, я заставил себя сесть. Ламарги мирно паслись неподалеку, бедуины сидели кружком вокруг нас с Акивой. А слева... там... Туда я смотреть не стал.
– Акива, – мой голос прозвучал так, словно я мгновенно охрип. – Акива, что это? Где мы?
Она подняла брови, а потом внезапно расхохоталась так, что повалилась на спину, дрыгая ногами в воздухе.
– Муравей перепугался! – Акива задыхалась от смеха. – Обмочился со страху!
– Да, мне страшно, – сказал я тихо, и это словно топором оборвало ее хохот. У бедуинов сказать вслух, что ты испугался – примерно то же самое, как у нас нарочно испортить корабль.
– Страшно? – переспросила Акива. Мальчишки насмешливо переглядывались.
– Да, – я опустил голову. – Мне страшно. Я не знал... Что у мира есть грань.
Акива задумчиво наморщила лоб. Тем временем один из мальчишек рассмеялся и пнул меня ногой:
– Мокрая личинка! – бросил он презрительно. Я сжался, но бить меня не стали. Вместо этого, к своему изумлению, я услышал голос Акивы:
– Отстань, – сказала она серьезно. – Он же спятить мог. Эй, муравей, – девочка с неожиданной лаской погладила меня по голове. – Успокойся. Мы забыли, что ты не знаешь.
– Чего не знаю? – спросил я тихо.
Акива вздохнула.
– Совсем ничего не знаешь. Про мир. Вставай, покажу кое– что.
Я невольно отпрянул, но Акива нахмурилась и резко схватила меня за плечо.
– Вставай!
Все вместе они подтащили меня к поручням.
– Убежишь, станешь трусом, – предупредила Акива. – Останешься, примем как своего. Это твое испытание. Только смелый сын свободного народа может смотреть за Край.
Сказав это, девочка скрестила руки на груди и демонстративно отошла назад. Мальчишки немедленно последовали ее примеру.
Я остался наедине с невозможным. Страх так заморозил кровь, что у меня зуб на зуб не попадал, ноги стали ватными и непослушными. Но к этому времени в душе проснулась давно таившаяся гордость. Я не муравей и не дзагхла, я – человек! Подбадривая себя такими мыслями, я повернулся и, почти не дрожа, подошел к перилам.
Это было страшно, да. Но терпимо. Всего лишь второе небо, далеко внизу, под ногами. Ничего особо ужасного.
