Но воля была неумолимой, а ее ненависть горячей. Нет, эта ненависть относилась не к Талахасси, как к глупому орудию, которым нужно воспользоваться, но, точнее, как к врагу, противостоящему этой воле. Она увидела теперь, что жезл лежит спокойно.
Еще раз призрачное очертание промелькнуло через сияние его верхушки. Между тем воля швырнула ее вперед. Она споткнулась и упала, в то время как ее протянутая рука сомкнулась на другом конце жезла как раз тогда, когда он дернулся вверх. Талахасси держала жезл, как ей приказывали и заставляли. Эта сжимающая рука могла быть призрачной — если это была рука, — но в ней была сила, остановившая жезл. Анх опустился и коснулся его светящейся верхушки.
Это было подобно попаданию в область взрыва. Свет, жар, боль и такой грохот, что Талахасси оглушило. У девушки было ужасное ощущение, что ее закрутило над безмерной пустотой небытия. Другое «присутствие» исчезло. Ее руки вцепились теперь в жезл — не по принуждению, она продолжала сжимать жезл ради спасения своей собственной жизни. В нее хлынуло знание, что она должна позволить этому продолжиться, в противном случае ответом будет смерть — настолько противоестественная, что окажется намного хуже любой другой, когда-либо угрожавшей человеку.
Она собрала все свои силы, каждую их частицу, которые еще в ней остались, чтобы удержать жезл. Вокруг нее не было ничего, кроме отрицающего все небытия, и это угрожало пробить брешь в ее здравомыслии, держать…Держать!
Затем небытие сомкнулось вокруг нее в огромном и ужасном круговращении абсолютной черноты. Охваченная крайней степенью отчаяния, она потеряла сознание.
Глава 3
Было горячо, как будто она лежала в топке какого-то очага, окутывающего ее удушливым жаром при каждой вспышке.
Талахасси попыталась отодвинуться от этого жара, только это занимало ее мысли. Она открыла глаза.
Солнце — такое пылающее, что на мгновение ослепило ее. Слабо вскрикнув, Талахасси отпрянула, закрывая глаза руками. Было жарко, и она лежала под солнцем — где? Мысли начали слабо шевелиться, освобождаясь от оцепенения, оставшегося от тех прошедших кошмарных минут.
Все еще заслоняя глаза, она с усилием, причиняющим боль, локтями оттолкнулась от твердой поверхности, на которой лежала, и слегка приподнялась, заставив себя оглядеться.
Прямо перед ней была голая скала. И на ее поверхности она смогла различить рисунок в виде слабо различимых правильных линий, глубоко вытравленных временем. Она поползла к этой скале, загребая песок израненными руками. Затем обернулась, испытывая головокружение и тошноту, сознавая, что каждое вымученное движение может отправить ее вновь парить в этой темной пустоте. Затуманенное сознание отказывалось даже думать об этом.., месте?
Большие скалы вдали. Или это огромные камни, когда-то очень давно добытые из каменоломни и являющиеся частью разрушенной стены? Но у их подножия…
Талахасси подавила крик, готовый вырваться из горла, и часто-часто замигала, чтобы быть уверенной, что действительно видит это тело, распростертое на камнях и песке.
Незнакомка лежала лицом вниз, с вытянутыми вперед руками. Одна рука сжимала анх, другая — жезл. Они больше не испускали свет. Или, возможно, в этом ослепляющем солнечном свете их свечение могло быть неразличимо.
Талахасси медленно двинулась вдоль скалы, служившей ей опорой. Незнакомка без сознания? И кто.., и почему.., и где?.. Девушка ощущала, что, наверное, сошла с ума или подошла к границе здравомыслия в течение того времени, когда жезл тянул ее вперед.
На теле незнакомки было тонкое, как паутинка, хлопковое платье, сотканное настолько искусно, что через него проступала прекрасная смуглая плоть. Оно было скроено просто: длиной от подмышек до лодыжек, удерживалось на плечах двумя широкими полосками из того же материала; пояс сверкал самоцветами на фоне снежно-белой одежды. Волосы незнакомки, длиной до плеч, заплетены во множество мелких косичек, каждая из которых оканчивалась золотой бусинкой, и узкая полоса того же драгоценного металла, образующая небольшую диадему, удерживала эти косички в прическе.
Талахасси кое-что припомнила. Она придвинулась немного ближе, опасаясь наклоняться, чтобы головокружение не уронило ее прямо на незнакомку. Чтобы избежать этого, она осторожно опустилась на колени и протянула руку к плечу, коричневая кожа которого была темнее, чем ее собственная.
Затем с трудом перевернула девушку, тело которой вяло и безвольно подалось ее усилиям, на спину. Почему-то она не сомневалась, что это — смерть. Но взглянув в лицо другой, Талахасси громко вскрикнула и отшатнулась.
Песок покрывал чувственные губы, прилип к бровям, которые были подкрашены и удлинены обильной косметикой.
Но само это лицо… Нет!
Не считая незначительной разницы в цвете кожи, Талахасси смотрела вниз на те же самые черты лица, что видела каждый раз, когда стояла перед зеркалом! Правда, были и различия — крашенные брови искусственно удлинялись к вискам, густые тени, наложенные под закрытыми теперь глазами.
Диадема же в передней части имела сходство со змеей, приготовившейся нанести удар.
— Египет… — прошептала Талахасси. — Египет и члены королевской династии…
Потому что такую змеевидную диадему могла носить только женщина из Рода, очень близкая к трону.
Она отползла назад на четвереньках. Девушка была мертва, Талахасси не сомневалась в этом. Теперь она со страхом озиралась вокруг…
Они находились в месте, очищенном от песка — возможно, ветром какой-нибудь песчаной бури, возможно, усилиями человеческих рук. Вокруг хаотично стояли развалины, слагающие их камни, разъедены и обезображены теми же самыми ветрами, несущими песок. И она находилась в какой-то местности, которую не знала! Дрожа от нарастающего страха, Талахасси скорчилась против скалы, что раньше служила ей опорой, и попыталась понять, что случилось. Для этого не существовало никакого разумного объяснения, да и вообще никакого объяснения не было!
Она все еще была объята усиливающейся паникой и не сразу уловила звуки, сначала отдаленные, а затем все более близкие. Это было такое же песнопение, как и то, которое она слышала как раз перед тем, как с ней произошло это невероятное событие. Только теперь оно раздавалось гораздо чище и отчетливее. Оно приближалось! Талахасси еще раз попыталась подняться на ноги, но буквально не имела силы сдвинуться с места. Она могла только съежиться там, где находилась, в то время как кошмар продолжался и продолжался.
В этом усиливающемся песнопении не было ни одного слова, которое она смогла понять. Но она начала склоняться к мнению, что различает более чем один голос. Талахасси сделала еще одно безнадежное усилие. Нужно спрятаться! Но под этим палящим солнцем, в этой пустыне камня и песка она не видела ни одного тайного убежища.
Внезапно голоса смолкли. Теперь раздавалось звяканье систрума. Талахасси слабо рассмеялась. Египет! Но почему ее бессознательное состояние (которое, конечно, направляет этот жуткий сон) так направлено на воспроизведение Египта?
Ей было нестерпимо жарко, и она испытывала сильную жажду. Может быть, там, в ее собственном мире, она в горячечном бреду. Или — фрагмент воспоминания проскользнул через ее мысли — в основе всего этого лежало излучение, слишком большая доза неизвестного излучения от анха?
Она услышала пронзительный крик и повернула голову.
Фигура, появившаяся между обломков разрушенной стены, казалась вполне естественной для всего остального здесь.
Для сидящей на корточках Талахасси она выглядела неестественно высокой и бежала по направлению к ней. Ее тело покрывала такая же белая одежда, в которую была одета умершая девушка.
Но на ее плечах вместо человеческой головы располагалась золотистая голова львицы с диадемой из двух металлических перьев, расположенных рядом и высоко и прямо поднятых над верхней частью закругляющегося черепа львицы.
Фигура спешила к распростертому телу девушки. Затем она впервые увидела Талахасси и замерла почти
