Таблица 1. Сведения о ходе работ и разделу общинных дворов по 7 уездам по состоянию на 1 августа 1942 г.
С начала июня 1943 г. начала усиленно пропагандироваться «декларация о введении земельной собственности для крестьян», подписанная 3 июня 1943 г. Розенбергом. В этой декларации говорилось о введении на оккупированной советской территории земельной собственности для «трудящегося населения». В соответствии с этим документом, носившим ярко выраженный пропагандистский характер, право на землю признавалось за всеми, обрабатывающими землю собственным трудом. При этом особо подчеркивалось, что «помимо крестьян, проживающих в данный момент в районе пользуемой ими земли, при наделе землей полностью будут приняты во внимание все лица, имеющие право на землю и в том случае, если они временно отсутствуют..., в том числе бойцы Красной Армии, эвакуированные крестьяне или увезенные большевиками, а также занятые... на работах в Германии или находящиеся в плену»192.
В 1943 г. хозяйственная инспекция группы армий «Север» снизила нормы сдачи населением на большинство сельскохозяйственных продуктов и объявила, что в случае неурожая они будут сокращены. В частности, на 1943—1944 гг. были установлены следующие нормы:
1) картофель — 2,5 тонны с гектара,
2) зерновые (рожь, ячмень, пщеница, овес и др.) — 0,25 тонны с гектара,
3) сено, солома, мясо и молоко— по норме 1942 г.,
4) яйца — 30 штук с курицы в год.
Норма сдачи молока устанавливалась в размере 365 л с коровы в год. При перевыполнении норм сдачи продовольствия немецкое командование обещало предоставить льготы при приобретении сельхозмашин и племенного скота. За каждые сверхплановые 50 л молока давалось право на приобретение 1 л водки по установленной цене, а за каждые 10 яиц — право на покупку 0,5 кг соли или одной пачки махорки или 2 коробок спичек по установленной цене193.
Продовольственный налог, назначенный немцами, нередко был меньше, чем при советской власти, но собирался он местным самоуправлением и самими немцами с присущей нацистам жестокостью и презрением к русским. Это раздражало население и очень умело использовалось советской пропагандой и агентурой. Например, осенью 1942 г. в районе 18-й армии ортскомендатурами было объявлено, что крестьяне могут получить в свое распоряжение лошадей, захваченных немцами в боях с Красной Армией. Немецкое командование не могло их использовать. Крестьяне, конечно, с большой охотой разобрали лошадей, с огромным трудом откормили их за зиму, вылечили и собирались весной засеять больше земли. Однако весной по распоряжению гражданского управления этих лошадей потребовали назад.
Земельная реформа, начатая весной 1942 г., при всей ее ограниченности и непоследовательности, нашла поддержку в среде крестьянства Ленинградской области. Именно она привлекла на сторону немцев симпатии населения и до середины 1943 г. лишала советское руководство надежды на широкие выступления народа против оккупационной власти.
Все это вызывало озабоченность НКВД, которое признавало наличие значительного количества коллаборантов на окупированной территории. Работа по их выявлению проводилась в соответствии с приказом НКВД № 001683 1941 г. и директивой № 64 1942 г. В районы, прилегавшие к фронтовой полосе, были направлены оперативные группы УНКВД ЛО, которые насчитывали 120 сотрудников. Эти группы дислоцировались в Старорусском, Маловишерском и Тихвинском районах. Кроме того, им был придан оперсостав райотделов НКВД. Руководство на месте осуществлял заместитель начальника УНКВД и три заместителя начальников оперативных отделов УНКВД. По мере освобождения районов от немецких войск опергруппы продвигались вперед и организовывали работу по:
1) выявлению и изъятию агентуры, оставленной германскими разве дывательными органами,
2) организации активных контрразведывательных мероприятий про тив германской разведки,
3) выявлению и изъятию предателей и провокаторов, проведению аре стов ставленников и активных пособников немцев,
4) организации охраны общественного порядка, борьбе с бандитиз мом и уголовными проявлениями194.
Например, было установлено, что в Демянском районе Ленинградской области, находившемся в руках немцев с сентября 1941 г. по 21 февраля 1943 г., из 31 тыс. жителей, оставшихся на территории района перед занятием его вермахтом, к моменту освобождения осталось 13 тыс. человек, в том числе 584 чел. в Демянске. Значительная часть населения была насильно угнана немцами, погибла от голода, болезней и террора со стороны немецких войск. Добровольно ушли с немцами при отступлении 869 человек, что составляло 6—7 процентов от оставшихся в районе.195 В Тихвинском районе и Шлиссельбурге процент ушедших с немцами был существенно ниже, хотя в целом городскому населению, симпатизировавшему немцам, это было сделать легче, нежели деревенским жителям, которых держала земля. В 1944 г. в освобожденных районах Ленинградской области были арестованы 1000 «немецких агентов, шпионов, диверсантов и предателей»196.
В ноябре 1944 г. на территории Ленинградской области были зафиксированы многочисленные высказывания крестьян, суть которых сводилась к надеждам на радикальные перемены после окончания войны, которые будут осуществлены под влиянием союзников, включая роспуск колхозов и восстановление частной собственности. По данным УНКГБ ЛО, в 1945 г.. «в районах отмечается значительное количество фактов фашистской пропаганды и особенно антиколхозной агитации». Данные военной цензуры, полученные УНКГБ ЛО на 30 апреля 1945 г., свидетельствовали о том, что, по мнению сельского населения, колхозы неэффективны и давно изжили себя. В частности, цензурой было зарегистрировано 62 письма с сообщениями «о неподготовленности ряда колхозов области к весенне-полевым работам». На самом же деле шла речь о полной дезорганизации и разложении в ряде колхозов Ленобласти — пьянстве, воровстве председателей, нищете колхозников — «половина деревни собирает милостыню», «словом, экономика деревни — малоприглядная»; «колхозники живут плохо — питания нет», «дела идут неважно», «жизнь в колхозе очень тяжелая» и т. д.197
Главные ожидания сельского населения в послевоенное время были связаны именно с роспуском колхозов. Эти настроения крестьянства емко выразил Н.А. Васильев, проживавший в Волосовском районе:
«Вот если бы перед выборами [в Верх. Совет] распустили колхозы, тогда было бы хорошо. А если этого не будет, то придется давать такой наказ депутатам — дать крестьянам свободную жизнь в единоличном хозяйстве, распустить колхозы»198.
Настроения жителей бывших оккупированных районов Ленинградской области оказывали влияние и на ленинградцев. УНКГБ ЛО обращало внимание секретарей ГК и ОК ВКП(б) на большое распространение слухов и разговоров о хорошем отношении немцев к населению на оккупированной территории. Если в декабре 1943 г. в Ленинграде агентура зафиксировала 338 высказываний подобного содержания, то в январе 1944 г. таковых было уже 403, а в феврале 1944 г. их число достигло 650. При этом доля «чуждого элемента» среди носителей подобных настроений была минимальной, в то время как на долю служащих, рабочих и интеллигенции приходилось более 90 процентов антисоветских проявлений, связанных с воспоминаниями о немецкой оккупации. Абсолютные цифры по категориям населения были таковы: домохозяйки — 56 случаев положительной оценки немецкого оккупационного режима, интеллигенция — 203, рабочие — 429, служащие — 609, «чуждый элемент» — 89199.
УНКГБ отмечало, что
«политически неустойчивые люди и враждебные элементы, распространяя эти измышления, обычно ссылаются на разговоры или личные беседы с лицами, проживавшими в ранее оккупированных районах... Распространителями подобных настроений являются:
1) подозрительные элементы, проникшие в Ленинград из ближних районов,
2) лица, побывавшие в командировках в оккупированных районах,
3) некоторые военнослужащие, которые поддались провокационной информации местных жителей освобожденных районов,
4) агентура немецких разведывательных органов, заброшенная в город для шпионской и
