У них там, в Америке, дошло до того, что все они скалят зубы (как будто улыбаются) и так ходят.
Мы с Петей попробовали провести так, по-американски, день, но тетя Даша, дворничиха, привела нас домой и сказала, что мы ее передразниваем.
Вася П.
Теперь уж нас не проведешь! Наука хороших манер — это наука притворства.
Петя В.
16 апреля. Вчера Швыля предлагал Балбесу поменять на скейтборд старый танкистский шлем, ржавый пистолет и прадедовы награды. Балбес сказал, что ему шлем и пистолет ни к чему, а вот медали бы он взял на грузила.
Я прямо задохнулся: «Как это — награды на грузила?» — и предложил Швыле поменяться со мной. Но он сказал, что у меня нет никаких интересных для него ценностей. Правда, вот если бы я поменялся с ним на японский фотоаппарат, он бы согласился.
— 3а все сразу? — все еще не верил я.
Швыля сделал вид, что задумался. Но я-то знаю, что думать он не умеет, а так, играет на моих нервах.
Как я волновался! Наконец он важно сказал:
— Согласен.
Балбес сказал:
— Ты чокнутый, — и стал предлагать мне свою доску на роликах. Я даже не посмотрел в его сторону.
Прибежав домой, я позвонил маме на работу и спросил ее: правда, что фотоаппарат мой? Мама сказала, чтобы я не вызывал больше ее по пустякам с приема и что я отлично знаю, что папа привез этот фотоаппарат в подарок мне.
— Спасибо, мамочка, — сказал я и вынес фотоаппарат Швыле.
Он держал в правой руке узел, а в левой руке — старые галоши.
— А галоши зачем? — удивился я.
— А-а, мамаша их тоже хочет выбросить. Берешь? — спросил Швыля. — Они тоже прадеда.
— Конечно, — поспешно согласился я. Вечером, когда мы садились пить чай, я вышел в шлеме, с пистолетом, в галошах героя, но ордена надеть не посмел, их я держал в руке в открытой коробочке.
— Что это? — спросила мама.
— Мам, ты что, не видишь? Это Швылины родители хотели все выкинуть, — сказал я.
— 3начит, — сказала мама, — они хотели выбросить, а ты отдал за это фотоаппарат.
— Да! — закричал я. — Это ценности для музея. Дед у них герой, а они… Ты разве не понимаешь? Я за все Э-Т-О отдал свой фотоаппарат…
- Но ведь фотоаппарат фирма подарила твоему папе…
— Ольга! — тихо произнес папа, и мама замолчала, виновато опустив глаза.
А потом мы рассматривали ордена и медали прадеда Швыли.
Я взял в руки орден Славы и орден Боевого Красного 3намени. Что-то странное произошло со мной. Сердце заколотилось, в носу защипало. Мне представился бой, и молодой солдат, прадед Швыли, бесстрашно закрывает нас от безжалостного врага. Слезы вдруг градом покатились по моим щекам.
— Какой нервный ребенок, — прошептала мама. А потом поцеловала меня в голову и сама всхлипнула.
Мы долго разговаривали о войне, вспомнили всех наших родных, которые погибли или были ранены на ней. Оказывается, это наши солдаты спасли весь мир от фашистов. Мы еще долго рассматривали награды, которые вдруг стали нам родными. Я был так горд, что родился в такой удивительной стране.
— Давай, сын, отнесем их в музей ветеранов, — предложил папа.
Я согласился, что это надо в музей, но немного, чуть-чуть, они еще побудут у нас. Ведь Петя еще не видел наград, пистолета в руках не держал, шлема не примерял…
Всю ночь мне снилось, что я танкист и воюю со страшным врагом и что шлем на мне, как шапка- невидимка. И мы, конечно же, победили всех врагов.
Вася П.
А я вот думаю, как же это так случилось, что у такого отвратительного внука такой замечательный прадед.
Петя В.
17 мая. Я прибежал домой в самый разгар спора мамы и папы. Смешные они у меня. Им почему-то всегда кажется, что я не понимаю, о чем они спорят. Что же я, бестолковый, что ли?
Мама хотела пригласить на вечер гостей, а папа говорит, что он только тогда приглашает в дом гостей, когда эти люди ему дороги и он действительно рад их видеть.
Я с ним в этом согласен. Не буду же я приглашать к себе Швылю. Папа просил, чтобы мама не обижалась, но он сегодня «задержится на работе, пока не разойдутся мамины «нужные люди». Мама сказала, что папа не рыцарь, если хочет оставить ее с ними наедине, папа засмеялся: «Хороши же гости, если тебя с ними и наедине оставить нельзя».
Мама просила папу не ловить ее на слове. Она заявила, что в таком случае мы с ней хорошо и сами справимся. Честно говоря, я был согласен с папой, но мне стало жалко маму.
Мамин главврач со своей Анжеликой Иванов ной, которую мы назвали с Петей Анжеликой Маркизой толстяков, такие воображалы. Папа сказал, что пусть его стреляют, но он не хочет видеть маминых гостей.
Мама ответила ему, что он никому не нужен, что пусть он идет на все четыре стороны, но пусть ему будет стыдно.
Застеснявшийся папа ушел в гараж к Зверю с Конфеткой, а мама принялась «вылизывать», как она сама говорит, квартиру.
Я не стал выяснять, почему «нужные люди» такие противные, почему ей не нужны какие-нибудь люди получше, я же видел, что она и без меня расстроена.
Вечером уборка была закончена и можно было приводить к нам адмирала, он не нашел бы ни одной пылинки. Вот тут мама и переоделась в новое платье.
Вдруг раздался звонок в дверь. Это была Ирина Николаевна — мама Журки: «Не знаю, что делать, у Вари температура под сорок». Мама, не раздумывая, бросилась вслед за Ириной Николаевной.
Я сначала растерялся, что же я буду делать один, когда придут гости, но быстро успокоился, вспомнив все полезные советы из недавно прочитанных книг. Самое главное, как я помню, — это найти общую тему разговора. Это, я думаю, будет нетрудно: все наши гости говорят о диетах, особенно за пирогами.
Мама приготовила сегодня такой стол, что мне стало очень жаль, что не было дома папы и Пети.
Ну вот и гости. Они весело уселись вокруг стола. Во главе села Анжелика Ивановна. Недаром она была Анжеликой — Маркизой толстяков. Все наши гости были толстяками. Это, правда, облегчало мою задачу как тамады (так в Грузии называют начальника-развлекальника праздничного стола).
Я объяснил всем, что мама убежала к Журке, и, чтобы гости не очень расстроились, я стал предлагать им попробовать компот из ежевики, протертую землянику, пироги. А таких пирогов, какие печет наша мама, я нигде не ел.
Я решил, что уж сегодня-то я не подведу маму Олю. Пусть мама Клюквы-задаваки видит…
Вот и чайник закипел.
— Сегодня мы с вами будем пить чай по-японски, — сказал я. Мои слова явно произвели
