– А ты откуда пришел? – спросила Лина, не в силах справиться с любопытством.
– Оттуда, – Умник показал большим пальцем за спину. – Из другой страны, не Америки. Более точной информации дать не могу, извини. Еще спроси, как меня зовут на самом деле…
– Понятно. И ты тоже это… Сидишь на наркотиках?
– Ну уж нет, – Умник сморщился, словно его угостили незрелым лимоном. – Я не больной, понятно, детка? – Умник постучал себя по черепу, издав гулкий звук с металлическим оттенком. – Времени на дурь у меня нету. Я пришел, чтобы делать здесь бизнес – такой, какой в других частях вашей долбаной приличной Америки не сделаешь. И делаю свой бизнес. А когда заработаю денег достаточно, то вернусь в свою страну, куплю домик, заведу большую клумбу хризантем, жену и кучу сопливых белобрысых деток. Вот такая у меня мечта, не смейся. А чтобы родить нормальных деток, нельзя употреблять всякую дурь. Ты не смеешься, детка? Не вздумай смеяться, а то и в рожу схлопотать можно…
– Не смеюсь я, – сказала Лина. – Я – нормальная детка.
Пожалуй, Умник скорее нравился ей, чем не нравился. То, что он говорил, звучало неправдоподобно процентов на пятьдесят. Но с остальной полусотней процентов вполне можно было примириться – если обладать должным чувством здорового шизофренического юмора.
– Не вздумай смеяться, – повторил Умник. – Тут брались некоторые надо мной смеяться…
– Слушай, – спросила Лина, – сликам вообще можно верить? Вот тебе – можно?
– Мне – можно, – уверенно сказал Умник. – Кому ж еще верить, если не мне?
– Почему я должна тебе верить?
– Потому что я чувак высшей категории, – заявил Умник, – слик элитного разлива, типа французского вина Шато Шеваль Блан, понятно?
– Понятно.
Лина вздрогнула. Умник назвал именно то вино, о котором она думала сегодня днем, которое хотела заказать, но не могла себе позволить. Совпадение почему-то не показалось ей забавным – скорее жутковатым.
– Слики все разные, – продолжил Умник. – Хотя все здесь называют себя братьями и сестрами, считаются равными, но реально существуют люди высшего сорта, вовсю работающие мозгами и делающие дело, слики средней руки на подхвате – торгаши, дилеры, механики, биотехники и так далее, и, наконец, низший класс – всякая обдолбаная шваль, типа этих придурков Дирса и Бантаха, коя пасется по подворотням, лопает дешевый спирт с коноплей и живет только за счет сундука.
– Сундук – это что? – спросила Лина.
– Общественная касса. Кварталы сликов – большая коммуна. Многие здесь когда-то неплохо мыслили, производили качественный продукт, но со временем скурвились, сели на наркотики, пропили-прожрали все, что имели. Мы не можем выгнать их – наши правила не позволяют бросать братьев. Поэтому слики обложены внутренними налогами. Приходится платить за многое. В сущности, ничего оригинального. Всё так же, как и в большой Америке – те, кто может работать, кормят оглоедов и раздолбаев. К счастью, раздолбаи живут недолго. Однажды приходит овердоз, и их высохшие душонки отправляются в наркоманский рай.
– А чего Дирс так психанул, когда я назвала его марджем?
– Никогда не называй марджа марджем. Назовешь – снова огребешь неприятности. Мы – слики, только так. Мы – самые хитрожопые на этой планетке[6] . Самые умные. Вам, брэйнвошам, с нами не тягаться.
– Значит, я – брэйнвош?
– Все в этой чертовой стране – брэйнвоши. Промытые[7] . Все, кроме сликов.
– Я нормальная, – твердо сказала Лина. – Никто не промывал мне мозги, не было такого. Я делаю то, что хочу, и черта с два кто заставит сделать меня другое.
– Значит, ты явный кандидат в слики.
– Сомнительный комплимент.
– Ты кандидат в слики, леди Лина, точно тебе говорю. Ты уже пришла сюда, в Синий Квартал – полагаю, именно для того, чтобы сделать то, что тебе нужно, чтобы обойти законы, написанные высокомерными ослами – рабами, полагающими себя свободными людьми. Рабами своих электронных счетов. У тебя есть электронный счет, леди Лина?
– Есть. Но он пуст.
– У тебя есть работа, леди Лина?
– Нет.
– Ты уволилась, – уверенно заявил Умник. – Тебя не выгнали, ты уволилась сама, потому что тебе до смерти надоело вариться в общем супе, в компании, где про тебя известно всем и вся, где ты шагу не можешь сделать, не приложившись пальчиками к детектору и не поморгав голубыми глазками в сраный сканер для чтения сетчатки. И это значит, что ты вылетаешь из обоймы, из родного для тебя социума – по собственному желанию. Вылезаешь из душащих тебя плодных оболочек, чтобы родиться снова – более свободной. А также это означает, что ты становишься маргиналом, бродишь по краю своей социальной группы и размышляешь, куда прилепиться, чтоб не прогадить при том всю свою жизнь. Потому что маргиналы, несмотря на всю свою неприкаянность, тоже хотят жить. И жить, при возможности, хорошо.
– Ничего я не размышляю, – буркнула Лина.
– Размышляешь. Или не размышляешь, что в сущности, одно и то же. Я говорю о твоих подсознательных мотивациях. Это не оформлено в словесные формулы, не написано большими буквами на дорожных указателях твоего жизненного пути, но в действительности именно это правит тобой, ведет тебя туда, куда бредут твои ноги, и ничего ты с этим не поделаешь.
