прочие прелести не прекращающегося ни на секунду экшна. Однако обошлось. Безжалостная фортуна решила смилостивиться над Линой хоть ненадолго, и водородник просто пилил по дороге вперед – ровно, монотонно, со скоростью от шестидесяти до девяноста км в час, притормаживал у развязок, послушно поворачивал в нужную сторону и нырял в туннели. С Пятой авеню началась приличная часть Нью-Йорка и Лина вздохнула с облегчением. А когда закончился мост Квинсборо и въехали в восточный Квинс, она едва не взвыла от восторга. Лина понятия не имела, куда на самом деле направлялся Умник – вряд ли в Бушвик, какой дурак стал бы впрямую называть место назначения, но начались районы, где она обитала всю жизнь, где чувствовала себя спокойно и уверенно, – место, куда ей до одури хотелось вернуться. Хотя, увы, ничего хорошего ни ее, ни Умника в приличном городе не ждало.
– Теперь налево, Билл, – хрипло сказал Умник. – Налево, на Стейнвей-авеню.
– Вы же сказали, что вам в Бушвик. Это южнее…
– Знаю. Я передумал. Давай налево. Не пропусти поворот.
– Хорошо, – пробормотал Билл.
Машинка повернула – резче, чем того требовала аккуратная манера езды. Настолько резко, насколько это мог сделать безопасный до тошноты водородник. Билл, успокоившийся на время, снова занервничал. Развязка приблизилась – и Билл, и Лина почувствовали это. Воздух в салоне сгустился, едко запахло паническим адреналиновым потом.
– Останови машину, – сказал Умник.
– Но мы еще не доехали до Стейнвея…
– Я что-то непонятно сказал? – ледяным тоном осведомился Умник. – Или ты перестал понимать человеческий язык? Считаю до трех…
Автомобиль затормозил, неуклюже въехал колесом на тротуар и остановился, едва не врезавшись фарой в дерево. Билл полез за носовым платком, вытер пот со лба. Лило с него ручьем.
– Не волнуйся, Билл, – мягко сказала Лина. – Ничего тебе не сделаем. Мы же обещали.
Честно говоря, она совсем не была в этом уверена. В железную голову Умника могло придти все что угодно. Хотя… Он же сам сказал, что убивать без необходимости плохо.
– Ты воняешь как бездомный бродяга, Билл, – сказал Умник. – Кондиционер не справляется с твоими испарениями, а открыть окно, сам понимаешь, сейчас я не могу. По-моему, тебе нужно сменить дезодорант.
– Да, да, конечно, – Билл задыхался. – Я сменю дезодорант, обязательно. Сменю прямо сейчас. Сделаю все, что вы скажете. Только отпустите меня.
– Слушай, мне это не нравится, – Умник покачал головой. – Мы не делаем тебе ничего плохого, не лупим тебя по башке и не душим гитарной струной, не требуем у тебя денег. Мы дьявольски вежливы и обходительны. И несмотря на это, ты едва в штаны не гадишь от страха, всю атмосферу нам здесь провонял. Знаешь, что ты делаешь? Ты пресмыкаешься. Если я сейчас прикажу вылизать мне ботинки – вылижешь.
– Прекрати издеваться над человеком! – крикнула Лина.
– Я? Издеваюсь? Он сам над собой издевается. Слушай, Билл, у тебя есть хоть капля человеческого достоинства, а?
– Есть, – едва слышный шепот.
– Ты мужик или нет?
– Мужик…
– Тогда чего ты тут пердишь? Мы просто катаемся по ночному городу и радуемся тому, что живы. Ты умеешь этому радоваться?
– Умею.
– Ни черта ты не умеешь. Вы, брейнвоши, не живете – всего лишь существуете, переходите, как сомнамбулы, от одного удовольствия к другому и не насыщаетесь, потому что то, что достается легко, не может радовать. Сколько тебе лет, Билл?
– Тридцать два.
– Врешь. Сколько на самом деле?
– Сорок пять.
– Опять врешь. Думаю, не меньше пятидесяти. У тебя есть дети?
– Нет.
– Почему? Ты что, педераст?
– Нет. Я женат.
– А девушке моей зачем впаривал, что холостой? В постель ее хотел затащить?
– Нет, что вы?! Я просто так… шутил. Извините ради Бога!
– Значит, ты у нас шутник-озорник, старина Билл? – Умник хмыкнул. – Ладно, вернемся к нашим баранам. Если у тебя есть жена, почему нет детей?
У нас не получилось, правда. Мы очень хотели детей. Но это так трудно сейчас – чтобы дети получились. Вы же знаете…
– Знаю, знаю. Во сколько лет ты женился?
– В тридцать пять.
