казалось, что она моя неотъемлемая часть, что лишиться ее так же страшно и дико, как лишиться руки или ноги. Вера, Вера... Странное сходство имен – Вера и Вероника. Вероника, законная невеста, красивая, сдержанная и страстная, породистая, нравится мне гораздо больше, с ней я могу представить себе свою дальнейшую жизнь – бок о бок в супружеской упряжке. Такие же красивые, сдержанные дети. Пикник с соседями или деловыми партнерами на лужайке. Вероника улыбается гостям – а улыбка ее, как снайперская пуля, всегда попадает в десятку. Она умеет хорошо одеваться, умеет себя держать. Она будет идеальной женой. Но Вера... Мягкая такая, с удивленно-беззащитным взглядом, с улыбкой скользящей, неуловимой – иногда только ямочкой обозначается на щеке. И откуда такая нежность?»
Вера вышла из ванной – свежая, розовая, только веки чуть припухли.
– Ты что? Плакала?
– Нет.
Очень твердое это было «нет». Вера, очевидно, справилась с собой и решила счастливой провести эти последние часы с Алексеем.
– У нас магазины не очень хорошие, и их мало, – оправдывалась она, выходя из гостиницы. – Провинция, сам понимаешь... У вас, наверное...
Не то чтобы ей не хотелось ходить по модным магазинам... Припомнился летний поход с Сашей и бело- голубая кофточка, упорно отказывавшаяся сходиться на животе. А если какая-нибудь продавщица опять процедит сквозь зубы: «Сорок четвертый самый большой»? Она ж сквозь землю провалится, прямо к антиподам!
– Мало? Да тут на каждом шагу магазины! Погляди, какая роскошная витрина! Давай зайдем.
«Тут все ужасно дорого», – вертелось у Вероники на языке. Это был один из новых бутиков – почему, кстати, привилось на русской почве это название? Во Франции бутик – магазин-мастерская, где можно приобрести коллекционную модель, там же подогнать под себя...
– Посмотри, какое платье. Оно создано для тебя, – прошептал Алексей. – Попробуй примерить.
– Вечернее платье цвета сапфира, – защебетала невесть откуда вынырнувшая холеная продавщица. – Идеально подойдет барышне! Платье для женственной девушки, не очень длинное, роста не убавит, красивое декольте...
И, продолжая картаво щебетать, увела Веру за бархатную кулису примерочной, вторая продавщица рысцой пронеслась мимо Алексея, держа в вытянутых руках позолоченные босоножки на тонком каблучке.
Оно было волшебным, это платье. Глубокий синий отсвет заставил ярче сиять глаза, тонкий шелк нежно льнул к коже, и плюс тонкие каблуки... Вера чувствовала себя совсем легкой и воздушной.
– Мы его берем, – заверил Алексей, когда к нему вернулся дар речи. – Да, и босоножки.
– Но зачем мне такое платье? – попыталась возразить Вера. – Куда я в нем пойду?
– Куда угодно. На могилу Тургенева, например. Шучу. Ты будешь встречать в нем Новый год... и думать обо мне. А я позвоню тебе в новогоднюю ночь.
– Лучше я.
– Обещай, что позвонишь!
– Обещаю. Только номер мне дай, хорошо?
Вероника рассмеялась, и они тут же обменялись номерами. Сначала Вера набрала продиктованный номер на своем мобильном – телефон Алексея откликнулся сдержанным сигналом. Потом он позвонил ей – просто так, и простенький телефончик Вероники прозвучал незамысловатой мелодией канкана.
Новый год Вере предстояло встречать в одиночестве. Зато в вечернем платье.
Вероника проводила Алексея до аэропорта.
– Мне оттуда недалеко до дома, – объяснила она.
– Надо было напроситься к тебе в гости.
– В другой раз.
– А он будет, этот другой раз?
– Не знаю. Все зависит от тебя.
Словно легкая судорога боли пробежала по его лицу, и Вера решилась.
– Послушай... – Подсознательно она избегала называть его по имени, ей не хотелось привыкать к этим чужим пока звукам, чтобы не повторять их потом длинными одинокими вечерами. – Я чувствую – что-то не то происходит, мы то приближаемся, то удаляемся друг от друга, и я не знаю, как к тебе относиться, чего ждать! Или ничего не ждать?
– Вера, я отдаю должное твоей интуиции. Я не женат, нет. Но я действительно связан некоторыми обязательствами. Скорее метафизическими, чем житейскими. Это сложно объяснить. И сейчас я знаю одно – ты мне дороже всех живущих, дороже всего вообще.
– Если так... Я готова ждать. Решай свои проблемы, разбирайся с обязательствами. Счастливого пути. И не сердись на меня.
У дверей своей квартиры, доставая ключи из сумочки, Вера нащупала тугой рулончик бумаги. Вытянула на свет – деньги. Скрученные стодолларовые бумажки. И записка.
«Не обижайся. Я должен был тебе помочь».
И номер телефона.
Эта назойливая милостыня была оскорбительна, но все же помимо воли она сразу принялась соображать, как лучше распорядиться деньгами. Оставить рынок, поддерживаясь этими средствами, искать хорошую работу... Несомненно, Алексей на это и рассчитывал, когда незаметно, с ловкостью карманника, подсунул ей туго свернутые доллары. Карманник наоборот, он не украл деньги, а дал их, но лишил Веру чего-то большего. Чувства бескорыстной нежности, быть может? Он хотел помочь ей в бедственном положении, а вышло так, что обидел бестактностью. Неужели совсем не знает женщин или знает их слишком хорошо?
Глава 12
В юности Алексей Быков не пользовался популярностью у девочек, выглядел слишком неуклюжим, неинтересным, даже туповатым. Потом жизнь круто изменилась. У семьи Быковых оказались родственники. Вернее, родственник. Из идиллической Швейцарии связался с Быковым-старшим двоюродный брат его отца. Произошло это в тот длительный виток истории советского государства, когда наличие родственников за границей приравнивалось если не к государственному преступлению, то к преступлению против морали и нравственности. Петру Васильевичу Быкову, откровенно говоря, на мораль и нравственность, а также на советское государство было начхать. Тридцатипятилетний человек успел устать бороться за светлое будущее отдельно взятого семейства. Он, его преждевременно увядшая жена – воспитатель в детском садике и сын-подросток жили в цокольном этаже старого жилого фонда. Квартира была двухкомнатная, довольно просторная по советским меркам, но сырая и темная. Зимой на стенах намерзал иней, летом выползали сонмища мокриц и уховерток. Окна располагались на уровне земли, зимой и летом в них мелькали ноги спешащих сограждан – в валенках, сапогах, туфельках, сандалетках, тапочках. А луч света не заглядывал никогда, и фиалки, которые Анна Вадимовна Быкова обожала, непременно увядали в своих горшочках.
– Это что ж за жизнь такая? – причитала Нюра, в основном отчего-то по утрам, когда так не хотелось вылезать из-под одеяла, шлепать по ледяному полу, разжигать капризную газовую колонку и полоскаться в облупленной ванной. – От сырости обои со стен валятся, а новых не достать!
– Почетными грамотами оклеим. Твоих и моих как раз на две комнаты, – отшучивался Быков и спешил перевести разговор. – С работы пойду, в овощной заглянуть?
– Загляни. Если картошка не гнилая, возьми два кило. Да откуда там не гнилая, весной-то! Макарон купи лучше.
– Макароны Лешка не ест.
– Съест, невелик барин! Все едят! Мясо не бери, к вечеру одни жилы останутся.
– Ладно...
– И я пятнадцать рублей возьму, заведующая колготки принесла импортные...
– Ё-мое, пятнадцать рублей за колготки!
– Мне же надо в чем-то ходить!
– Ну-ну, не заводись. Купи, если надо.
