Я накинул куртку, перебросил через плечо ремень сумки и побрел к выходу. Охранник приветливо кивнул, прощаясь. Понятно: для него чем меньше людей на объекте, тем спокойнее. Сам когда-то стоянку охранял, знаю.
А вот и мой «Фольксваген». Ключ в зажигание, пошел! Я вырулил на площадку и остановился. Блин! Ворота заперты – хочешь не хочешь надо вылезать.
Уродливая скоба проржавела от сырости и пачкала руки. В царапинах на асфальте скапливалась вода и мокли желтые тополиные листья. Говорят, женщины различают больше оттенков, чем мужчины. Светка наверняка сказала бы, какого цвета эти листья. Лимонные, цвета пшеницы, канареечные… А волосы у нее вовсе не рыжие – золотистые. Чуть светлее, чем этот лист.
Я вытер руки о джинсы и вернулся к машине. Зеркало отразило мое лицо – вполне симпатичное, но уж больно мальчишечье. Волосы собраны в хвостик, карие удивленные глаза…
Катерина говорит, я очень красивый.
Мамуля тоже.
А вот Светке почему-то не нравлюсь…
Когда машина выезжала за ворота, руль вильнул в сторону. В последний момент я сообразил: не хочу ехать по луже с листьями, что напоминают о ней. Что за сумасшествие?!
Тут надо кое-что объяснить. Дело в том, что я – манар. Вернее, был им еще вчера… это сумасшедшая история, и когда-нибудь я ее расскажу.
В общем, я точно знаю, что со Светкой у нас не сладится. Но все равно почему-то думаю о ней…
Стараясь не глядеть на лужу, я выбрался из машины, чтобы закрыть ворота. И вот тут начались фортеля. Едва я задвинул скобу, откуда-то вынырнул Ленька Матрик – словно черт из коробочки.
Знаете Леньку? Он пидарас. Ну, не в том смысле, конечно. Просто он такой… в общем, сами увидите.
Увидев меня, Ленька остановился:
– Авекс? Пхивет, Авекс!!
Он еще и картавит. И «л» проглатывает, но не как японец, а… а как дэв знает кто.
– Ну, здравствуй, – хмуро отозвался я.
– Блин, знобски, что тебя заметив! Мог бы мимо пхобежать! Пвикинь, да?!
– Ну.
Пухлый, круглоголовый, губастый – Ленька похож на пингвина. Если, конечно, бывают буланые пингвины с башкой крест-накрест в пластыре. Пластырь – это что-то новенькое. Кто-то Матрика знатно отметелил.
– Свышь, Авекс, одовжи пагу агеманчиков, – бесхитростно просит он. – Я хвебушка купвю. Очень кушать хочется. Пожавуйста!
Заглядываю Матрику в глаза. Вот ведь натура: искренне верит, что на хлеб. И что отдаст, верит. Пьяницы и наркоманы всегда так, они дети другого мира.
Мягко беру его за подбородок. Поворачиваю голову, как Гамлет череп бедного Йорика:
– Кто ж это тебя так, беднягу?
– Бвя буду, Авекс, не повехишь! У нас бизнес один в подъезде шуствит. Типа бвокер-хувокер. Меня с ним вэкеты пехепутали! – И жалобно: – У меня свед на животе остався… От утюга. Бвя буду, дыхища – во! Пхикинь, да?
Он задирает свитер и, сопя, начинает вытягивать из штанов грязный подол рубашки. О господи!.. Мне ж сейчас на его пузо любоваться придется!
– Стоп! Я верю, верю! Слышь, голодающий Аскании, – сообщаю почти ласково. – У меня в машине буханка есть. Хочешь?
– Мне бы агеманчиков…
– Черный с сухофруктами. Элитный хлебушек, соглашайся!
И вот тут он меня убил.
Стал на колени и человеческим голосом молвил:
– Авекс, как человека пхошу. Жена умирает. Ей-богу! Она больная у меня, жена-то!
Это у него «жена-то»?! У придурка малахольного?! От злости я даже не нашелся что сказать. Хлопнул дверцей машины – и мотать. Матрик так и остался на коленях – одинокий, потерянный.
Вот же козел-то! Ненавижу уродов. Чем он ширяется, не знаю, но Сашка всех наших предупреждал, чтобы денег Метрику не давали.
Я притормозил на светофоре, пропуская поток пешеходов.
И с хлебом как по-дурацки… «Подайте алеманчик Ормазда ради! Хлебушка хочется!» За пару алеманов можно мешок хлеба купить. Еще и жену приплел, урод!
Светофор выдал зеленый, и я стронулся с места. Понемногу былая жизнерадостность возвращалась. Я даже похихикивать начал, вспоминая самые патетические места.
И тут мое веселье прервало самым неделикатным способом.
Грохнула сталь. Машину подбросило и развернуло; стекла выплеснулись наружу, словно колотый лед из
