Люся устало улыбнулась: вот они, свидетели… Врут как дышат и не поперхнутся.
Я задумался. Хвостатый любовник с автоматом зацепил мое любопытство за жабры:
– Постойте, а кто его видел?
– Видели. Даже описание есть. Но вряд ли оно что-то даст. «Автоматчик» – обычный человек. А Марченко погиб – классика жанра – в закрытой комнате. Окна задраены, дверь ты сам видел – бронированная, защелкнута изнутри. Это мог сделать либо сильный дзайан, либо дэв, либо друджвант.
– Надо поговорить с Иштваном.
– А что Иштван?.. Талдычит: друдж, друдж, место нечисто! Он инквизитор, у него работа такая.
Действительно, такая работа… Я присел на корточки, любуясь Люсиной маской. Воск вперемешку с гипсовой пылью ложился блестящим слоем, наполняя лицо мертвеца благородством и красотой.
– Жрать хочется, – пожаловалась Люся, накладывая последний мазок. – С утра ни крошки во рту не было…
Я заглянул в сумку:
– Ты оливки любишь? Еще мед где-то завалялся…
– Оливки? Точно! У меня же где-то печенье есть! с утра купила. – Она сбегала в соседнюю комнату и принесла пакетик с аппетитными «слезами Ивиннира». – Только… – она посмотрела на свою талию, и энтузиазм в ее голосе приугас, – я не буду. Оно сладкое…
– А сыр? Хочешь, в магазин схожу?
– Нет, – сообщила она. – Сыр соленый. Соленого тоже не буду. Знаешь что?! Я мясо хочу.
– Колбасы? Ветчинки?
– Ага. Макароны с томатным соусом. Точно!
…В результате мы поужинали чипсами и маринованными огурцами. Я включился в привычное дело: ползал с Винченцо в поисках улик, помогал Люсе расставлять авторамки для поиска дэвовщины, допрашивал соседей. В общем, начались обычные сыскарские будни.
Я словно бежал от чего-то, что открылось мне в последние часы… Тем более что старые версии кончились, а новых пока что не возникло.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Приносить счастье оказалось легко. Я носился по городу, благодетельствуя всех и вся. Щенок, гоняющийся за своим хвостом, не натворит столько безобразий, сколько я. Напоследок, порядком вымотавшись, я свернул к первой городской больнице. Матрик говорил, будто сюда положили Лизу. Интересно, почему не на Пароходную?.. На Пароходной же дурка! Хотя нет, самоубийц в психушку не кладут. Им даже диагноз выписывают нейтральный: гастрит, бронхит – чтобы жизнь не ломать. Мало ли чего человек в петлю полез.
В самом радужном настроении я двинулся в регистратуру. Там тетка, похожая на старого заматерелого бульдога, ворошила карточки.
– Здрасте, – неловко кивнул я.
– Здравствуйте.
Теткины глаза сузились. Она кашлянула, дернула себя за мочку уха и прищелкнула языком. Больная, что ли?
– Я, собственно… – слова давались через силу, так, словно я делал что-то постыдное. – Сегодня к вам привезли… ну, знаете?.. Лиза Матрасова…
Бульдожиха перелистала карточку. Мертвенный золотой свет больницы превращал женщину в загробного духа. Так вот откуда пошло выражение «тот свет»! И как тут люди выздоравливают вообще?!
– Родственница? – меланхолично поинтересовалась бульдожиха.
– Нет.
– А кто?
Мне захотелось дать ей пинка. Ну какая к дэвам разница?! Ну, друг я ей… хотя и другом-то назвать сложно. Я же ее впервые сегодня увидел.
– Это психосоматика, – казенным тоном сообщила бульдожиха. – В первые дни посещения нежелательны. – И вновь уткнулась в свои бумажки.
Я потоптался у барьера, отделяющего мир мертвых от мира живых, и побрел прочь. Ну ее к дэвам, в конце-то концов! Вот обидно: такая силища, хочется творить добро, а сделать ничего не могу.
Похолодало. На ночь «летнее» заклинание в больничном парке выключали – из экономии, наверное. Я шел, а пожухлые листья карамельными сугробами валились под ноги. За деревьями мелькали огоньки фонарей, квадраты окон. Кажется, я сбился с пути… В чернильном небе зажглись звезды. Лучи прожекторов разрезали мрак между стволами кленов, и от этого больничный неуют сгустился, стал злым и колючим.
Где же ворота? Не может ведь парк длиться вечно. Я свернул к первому попавшемуся зданию; фонарь высветил табличку на каменном боку: травматологическая. Ага. Сейчас бы планчик отыскать, свериться…
