произнесла:
– А у твоего отца есть стиль.
И дверь в триста третий номер оказалась совсем обыкновенная…
А вот сейфа нигде не было видно.
Мы все обшарили не по одному разу.
Сейф обнаружился за зеркалом в ванной комнате.
Да, у Аптекаря есть стиль.
Дата моего рождения открыла сейф. Внутри лежала общая тетрадь в черной обложке. Было видно, что листы ее пожелтели от времени.
– Это она, – произнесла Ирина сдавленным голосом.
– И что же теперь? – спросила я. – Как мы передадим эту тетрадь похитителям? Как это сделать?
– Это я беру на себя, – сказала Ирина.
Она подошла ко мне и потянула тетрадь из моих рук.
Что-то тут было не так, что-то не вязалось одно с другим…
И вдруг у меня зазвонил телефон.
Я отдала Ирине тетрадь и вынула телефон из сумки.
Звонил Макаров.
Ирина стала делать мне какие-то знаки. Я как-то не совсем поняла, что она имеет в виду. Наверное – что мне надо ответить на звонок. И я ответила.
Голос у Макарова был смущенный. Как будто Жан являлся не безжалостным похитителем, а провинившимся любовником. Какой он все же хороший актер! И какой подлец!
– Настенька, – сказал он.
– Я не Настенька, – отрезала я.
– А кто? – удивился Макаров.
Возникла заминка. Я хотела, чтобы он понял, что я все знаю. А он упорно отказывался понимать.
– Настя, не шути со мной. Я узнал твой голос. Мне рассказали… Акулина рассказала мне о неприятностях в магазине. И еще она слышала… Настя, ты должна понять. Эта девочка, она ничего для меня не значила. Я ошибся. Такое бывает. Ты – совсем другое.
– Стася? – переспросила я.
– Настя, я тебя не понимаю.
– Девочку, которая для тебя ничего не значит – зовут Стася?
– Маргарита, – сказал Макаров удивленно. – Ее зовут Маргарита. А насчет Нины – это неправда. Ничего у меня с ней не было. Я на нее даже и не смотрел никогда. Они тебя обманули. Слушай, мне кажется, ты плохо себя чувствуешь. Ты дома сейчас? Тебе нужна помощь?
– Я в гостинице «Паллада», – сказала я.
И телефон выпал из моих рук.
Пока я говорила, Ирина успела положить тетрадь в свою сумку. Теперь она направлялась к выходу. Она шла быстро, но двигалась как заржавевший робот, словно у нее колени плохо гнулись. Хромала она сильней обычного. Голова ее была опущена, сумку она плотно прижимала локтем к боку. Я бросилась за ней.
Кажется, я что-то начала понимать.
– Отдай мне тетрадь, – сказала я, взяв ее за локоть.
Ирина отстранилась и посмотрела мне в лицо. Я содрогнулась.
Вдруг она показалась мне очень страшной, словно я впервые ее увидела. И даже не в шраме было дело. А в этих остановившихся темных глазах.
– Не стой на моем пути, девочка моя, – сказала Ирина Остерман, которую я знала всю жизнь…
Которую я не знала вообще.
– Эта тетрадь – она принадлежит не тебе. И не твоему отцу. Она – моя. Моя по праву. Мой отец и моя мать заплатили жизнью за нее, за содержащуюся в ней формулу. А у меня вся жизнь пошла прахом.
– Но…
– Неужели ты думала, что я могу все простить твоему отцу? Твоему самодовольному, наглому, вечно уверенному в своей правоте Аптекарю? Ты думала, что я люблю его, не так ли? Да как я могла его любить, если даже ты, его дочка, его ненавидела?
– Неправда, – сказала я.
– Ох, не надо, не лги мне. Он держал меня при себе как домашнюю собачку! На унизительной должности домработницы! Его чувство вины было недостаточно велико, чтобы жениться на мне. Он женился на хорошенькой, на свеженькой, на родившей ему чудесных дочерей. Но он был предназначен мне, и у них не заладилось! А я, дурочка, все ждала, все надеялась… Столько лет ждала!
– Это ты? Ты все подстроила? Как же ты устроила все это?
– О-о, это было легко! Трудно было очнуться наконец! Сначала я ждала, что твой отец осознает, насколько он виноват передо мной, и женится на мне наконец! Я была молода, во мне кипели желания… Он обрек меня на заточение, на плиту и поварешку, и смел думать, что совершает для меня бог знает какое благодеяние! Время шло… А он и не думал искупать свою вину. И тогда я стала копить деньги… Остальное – дело техники: найти двух глупых и жадных мальчишек… Научить их всему… Свести их с вами – глупыми и жадными девчонками… У меня было время научиться обманывать, лицемерить, интриговать – ведь я столько лет провела бок о бок с твоим отцом! На эту тетрадочку найдутся покупатели, и я начну жить той жизнью, которой заслуживаю!
– Мафия домработниц! – сказала я и засмеялась.
– Не смей, – Ирина задохнулась от гнева. – Не смей смеяться надо мной, ты, богатая избалованная сучка! Я воспитывала тебя! Я тебя растила! Ты смотрела на жизнь моими глазами! Я настраивала тебя, как скрипочку, я сделала так, чтобы ты ненавидела своего папашу! А теперь ты смеешься надо мной – его отвратительным смехом?
Смех снова и снова вскипал во мне золотистыми вихрями, как пузырики в бокале шампанского… Вероятно, это было нервное.
– Отец ведь все уже знает. Ты не сможешь уйти далеко. Ты не сможешь скрыться.
– Смогу, если ты не задержишь меня, – прошипела Ирина.
Она раскрыла сумку, и мне на секунду показалось, что Остерман готова смириться. Готова смириться и отдать мне тетрадь, а потом уйти. Исчезнуть в навалившейся на Москву душной ночи.
Но она вытащила из сумки самого неприятного вида пистолет с неестественно длинным дулом.
Ого!
Это ведь, кажется, глушитель?
Странно, в кино он выглядит немного иначе.
Какое забавное чувство, когда на тебя нацеливают пистолет.
Как будто сама смерть смотрит на тебя своим единственным глазом – беспросветно-черным.
Говорят, если смерть грозит человеку, то перед человеком проходит вся его жизнь.
Нет, не вся. Но та часть жизни, в которой принимала участие Ирина Давыдовна Остерман, прошла-таки у меня перед глазами.
И теперь я имела возможность взглянуть на нее под другим углом.
Я видела, как она старалась отдалить меня от Аптекаря.
– Не думаю, что это понравится твоему отцу…
– Ты знаешь, у твоего отца доброе сердце, но очень тяжелый характер.
– Хорошо, только отцу мы ничего не скажем, и ты уж не выдавай меня, ладно?
– На меня ты всегда можешь положиться, моя девочка…
– Я у тебя и ты у меня – одна!
– У меня всегда есть для тебя время.
Она учила меня обманывать отца, таиться от него, фальшивить и кривить душой.
Впрочем, я и сама была хороша.
Жалкая, ничтожная идиотка.
Я заслуживаю смерти.
Жаль только, что я так подвела Стасю…
