— Не совсем, — отвечаю я.
— Я бы не стал волноваться по его поводу, — замечает Генри. — Похоже, он способен только болтать.
— Я и не волнуюсь, — говорю я и смотрю на то место, где Сара скрылась из вида. — Надо ли мне ухаживать за ней? — спрашиваю я, глядя на Генри и взывая к той части его, которая когда-то была жената и любила, которая до сих пор каждый день тоскует по жене, а не к той части, которая хочет, чтобы я затаился и был в безопасности.
Он кивает.
— Да, — говорит он со вздохом. — Как это ни прискорбно для меня, но тебе, наверное, надо за ней ухаживать.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Дети бегают, кричат, катаются с горок и лазают по специально установленным для этого конструкциям. У каждого ребенка в руке пакет со сладостями и полные рты конфет. Дети одеты, как герои мультфильмов: чудовища, вампиры и привидения. Похоже, сейчас в парке собралось все население Парадайза. И посреди этого безумия я вижу Сару, она сидит одна на качелях и тихо покачивается.
Я проталкиваюсь сквозь крики и визги. При виде меня Сара улыбается, ее большие голубые глаза светятся, как огни маяка.
— Тебя подтолкнуть? — говорю я.
Она кивает на качели рядом с ней, которые только что освободились, и я сажусь на них.
— Все в порядке? — спрашиваю я.
— Да, все нормально. Он выводит меня из себя. Все время старается быть крутым и всегда такой мерзкий, когда вокруг друзья.
Она закручивается на веревке до упора, а потом поднимает ноги, и веревка раскручивает ее назад, сначала медленно, потом все быстрее. Она все время смеется, ее белокурые волосы развеваются за спиной. Я делаю то же самое. Когда качели останавливаются, мир продолжает крутиться.
— А где Берни Косар?
— Я оставил его с Генри, — говорю я.
— С твоим отцом?
— Да, с отцом.
Это у меня обычное дело — называть Генри по имени вместо того, чтобы говорить «папа».
Температура быстро понижается, костяшки пальцев, сжимающих цепь, побелели, рукам становится холодно. Мы смотрим на детей, которые беснуются вокруг нас. Сара смотрит на меня, и в наступающих сумерках ее глаза кажутся еще более голубыми, чем обычно. Наши глаза неотрывно устремлены друг в друга, мы ничего не говорим, но между нами многое происходит. Дети отошли куда-то на дальний план. Потом Сара застенчиво улыбается и отводит глаза.
— Так что ты собираешься делать? — спрашиваю я.
— Это ты о чем?
— О Марке.
Она пожимает плечами.
— А что я могу сделать? Я уже порвала с ним. И постоянно твержу ему, что у меня нет никакого желания снова быть вместе с ним.
Я киваю. Не знаю, что я могу на это сказать.
— Ладно. Мне надо все-таки попробовать продать оставшиеся билеты. До лотереи остался всего час.
— Нужна помощь?
— Нет, нет. Иди развлекись. Наверное, Берни Косар скучает по тебе. Но обязательно оставайся на катания. Может быть, поедем вместе?
— Останусь, — говорю я. Меня переполняет счастье, но я пытаюсь это скрыть.
— Тогда скоро увидимся.
— Удачи тебе с билетами.
Она тянется ко мне, берет мою ладонь в свою и держит ее целых три секунды. Потом спрыгивает с качелей и быстро уходит. Я сижу, тихо покачиваясь, и наслаждаюсь свежим ветром, ощущением, которого не испытывал уже давно, потому что прошлую зиму мы провели во Флориде, а позапрошлую — на юге Техаса. Когда я возвращаюсь в павильон, Генри сидит за столиком и ест кусок пирога, а Берни Косар лежит у его ног.
— Как все прошло?
— Хорошо, — отвечаю я с улыбкой.
Где-то запускают фейерверк, и в небе взрываются оранжевые и синие огни. Это заставляет меня подумать о Лориен и о фейерверке, который я видел в день нашествия.
— Ты больше не думал о том втором корабле, который я видел?
Генри оглядывается вокруг, чтобы убедиться, что его никто не услышит. Мы сидим за отдельным столиком в дальнем углу павильона, в стороне от толпы.
— Немного. И до сих пор не знаю, что это значит.
— Как ты думаешь, мог он прилететь сюда?
— Нет. Это было бы невозможно. Если он работал на топливе, как ты говоришь, то не мог бы далеко улететь без дозаправки.
Я чуть медлю.
— Хотел бы я, чтобы он смог.
— Смог что?
— Прибыть сюда, с нами.
— Хорошая мысль, — говорит Генри.
Проходит час или около того, и я вижу всех футболистов во главе с Марком, идущих по траве. Они наряжены мумиями, зомби и привидениями, всего их двадцать пять. Они садятся на трибуну ближнего бейсбольного поля, и чирлидеры, которые разрисовывали детей, начинают накладывать макияж на лица Марка и его друзей, чтобы завершить их маскарадный наряд. Только теперь я понимаю, что это футболисты будут всех пугать во время катаний, поджидая в лесу.
— Ты это видишь? — спрашиваю я Генри.
Генри смотрит на них и кивает, потом поднимает свою чашку с кофе и делает большой глоток.
— Все еще думаешь, что тебе надо кататься? — спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я. — Но я все равно поеду.
— Я так и думал.
Марк наряжен под зомби: в темной рваной одежде, лицо раскрашено черным и серым, тут и там мазки красной краски, имитирующие пятна крови. Когда с его нарядом покончено, к нему подходит Сара и что-то говорит. Он повышает голос, но я не слышу, что он отвечает. Он взволновано жестикулирует и говорит так быстро, что наверняка путается в словах. Сара скрестила руки на груди и отрицательно качает головой. Его тело напрягается. Я делаю движение, чтобы встать, но Генри удерживает меня за руку.
— Не надо, — говорит он. — Так он только еще дальше отталкивает ее от себя.
Я смотрю на них и хочу расслышать все, что они говорят, но вокруг слишком много кричащих детей, и я не могу сосредоточиться. Перестав ругаться, они стоят друг против друга, на лице у Марка — выражение мрачной обиды, у Сары — скептическая улыбка. Она качает головой и уходит.
Я смотрю на Генри.
— Что мне теперь надо сделать?
— Ничего, — отвечает он. — Ровным счетом ничего.
Марк возвращается к своим друзьям нахмуренный, опустив голову. Некоторые из них смотрят в мою
