добираюсь до дома быстрее Генри. Берни Косара нигде не видно. Я врываюсь в дверь и останавливаюсь как вкопанный. Дыхание застревает в горле. За кухонным столом перед открытым лэптопом Генри кто-то сидит, и я тут же думаю, что это один из них. Они переиграли меня, сделали так, что я оказался один, без Генри. Человек за столом оборачивается, и я сжимаю кулаки, готовый драться.
Но это Марк Джеймс.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.
— Я пытаюсь понять, что происходит, — отвечает он, и в глазах у него явный страх. — Кто ты, черт возьми?
— Ты это о чем?
— Смотри, — говорит он, показывая на экран компьютера.
Я подхожу к нему, но смотрю не на экран, мои глаза уставились на белый листок бумаги рядом с компьютером. Это точная копия листка, который лежит у меня в кармане, только бумага толще, чем факсовая. А потом я замечаю кое-что еще. Внизу совсем мелко от руки написан телефонный номер.
Но ведь не могут же они ожидать, что мы им позвоним? «Да, это я, Четвертый. Я здесь и жду вас. Мы десять лет от вас бегали, а теперь, пожалуйста, приходите и убейте нас, мы не станем драться». Это полная бессмыслица.
— Это твое? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит он. — Но экспресс-почта UPS доставила это, как раз когда я пришел. Я показывал твоему отцу видео, а он прочитал это и выбежал из дома.
— Какое видео? — спрашиваю я.
— Смотри, — говорит он.
Я смотрю в компьютер и вижу, что открыт YouTube. Он нажимает кнопку проигрывания. Это плохого качества видео, словно отснятое мобильным. Я сразу узнаю дом, спереди охваченный огнем. Камера трясется, но все равно слышен лай собак и приглушенные всхлипы в толпе. Потом кто-то выходит из толпы, обходит дом сбоку и идет к задней его части. Объектив камеры переводится на заднее окно, из которого доносится лай. Лай прекращается, и я закрываю глаза, потому что знаю, что будет дальше. Проходит примерно двадцать секунд, и в тот момент, когда я вылетаю из окна с Сарой в одной руке и с собакой в другой, Марк включает паузу. Камера дает крупный план, и наши лица узнаются безошибочно.
— Кто ты? — спрашивает Марк.
Я игнорирую его вопрос, и сам спрашиваю.
— Кто это снял?
— Понятия не имею, — отвечает он.
Перед домом из-под колес пикапа летит гравий, когда подъезжает Генри. Я стою, и мое первое побуждение — бежать, выбраться из дома и вернуться в школу, где, как я знаю, Сара будет долго проявлять фотографии — до ее экзамена на права в полпятого. Ее лицо на этом видео так же отчетливо видно, как и мое, и это ставит ее в такую же опасность, как меня. Но что-то удерживает меня от побега, вместо этого я перехожу на другую сторону стола и жду. Дверь пикапа захлопывается. Генри входит в дом через пять секунд, перед ним врывается Берни Косар.
— Ты мне солгал, — заявляет Генри, стоя в дверях, у него каменное выражение лица и сжаты челюсти.
— Я лгу всем, — отвечает я. — Научился этому от тебя.
— Мы не лжем друг другу! — кричит он.
Мы не отрываясь смотрим друг на друга.
— Что происходит? — спрашивает Марк.
— Я не уеду, не найдя Сары, — говорю я. — Она в опасности, Генри!
Он качает головой.
— Сейчас не время сентиментальничать, Джон. Ты что, не видишь этого? — восклицает он, идет через комнату, поднимает листок и начинает размахивать им передо мной. — Откуда, черт побери, ты думаешь, это пришло?
— Что, черт возьми, происходит? — почти вопит Марк.
Я игнорирую бумагу и Марка и смотрю в глаза Генри.
— Да, я видел это и поэтому должен вернуться в школу. Они увидят ее и будут охотиться за ней.
Генри начинает двигаться по направлению ко мне. После его второго шага я поднимаю руку и останавливаю его, примерно в трех метрах от себя. Он пытается идти дальше, но я удерживаю его на месте.
— Мы должны убираться отсюда, Джон, — говорит он подавленным, почти умоляющим голосом.
Держа его на расстоянии, я иду в направлении моей комнаты. Он больше не пытается сдвинуться с места. Он ничего не говорит, стоит и смотрит на меня с болью во взгляде, взгляде, от которого мне становится так плохо, как никогда прежде. Мне приходится отвести глаза. Когда я подхожу к своей двери, наши взгляды снова встречаются. Его плечи ссутулились, руки висят, как будто он не знает, что ему с собой делать. Он просто смотрит на меня, и у него такой вид, будто он может расплакаться.
— Извини, — говорю я, получая тем самым фору, поворачиваюсь, бегу через свою комнату, хватаю из ящика комода нож, которым чистил рыбу, когда мы еще жили во Флориде, выпрыгиваю в окно и бегу в лес. Сзади я слышу лай Берни Косара — и больше ничего. Я пробегаю километра два и останавливаюсь на большой поляне, где мы с Сарой делали снежных ангелов. Наша поляна, как она ее называла. Поляна, на которой летом мы бы устраивали пикники. Боль у меня в груди при мысли, что меня здесь летом не будет, такая сильная, что я сгибаюсь и стискиваю зубы. Если бы я только мог ей позвонить и предупредить, чтобы она выбиралась из школы. Мой телефон и все, что я взял с собой в школу, осталось в шкафчике. Я уберегу ее от беды, потом вернусь к Генри, и мы с ним уедем.
Я поворачиваюсь и бегу к школе, бегу так быстро, как только позволяют мои легкие. Я прибегаю, когда со стоянки начинают уходить автобусы. Я наблюдаю за ними с опушки. Перед школой стоит Хоббс и вымеряет большой лист фанеры, чтобы закрыть окно, которое я разбил. Я замедляю дыхание, делаю все, чтобы прояснить свой ум. Я смотрю, как выезжают машины, пока их не остается совсем мало. Хоббс закрывает окно и уходит в школу. Интересно, предупредили ли его насчет меня, проинструктировали ли звонить в полицию, если он меня увидит. Я смотрю на свои часы. Хотя еще только 3:30, но кажется, что темнота наступила быстрее, чем обычно, это густая темнота, тяжелая, обволакивающая. На стоянке включились фонари, но и они кажутся тусклыми и какими-то недоделанными.
Я выхожу из леса, иду через бейсбольное поле и вхожу на стоянку. Здесь с десяток пустых машин. Дверь в школу уже заперта. Я берусь за ручку, закрываю глаза, фокусируясь на ней, и замок щелкает. Я вхожу внутрь и никого не вижу. В коридоре горит только половина ламп. Воздух тих и спокоен. Где-то я слышу звук полотерной машины.
Я сворачиваю в холл, и взгляду открывается дверь в фотолабораторию. Сара. До своего экзамена она собиралась проявлять фотографии. Проходя мимо своего шкафчика, я открываю его. Моего телефона здесь нет, шкафчик совсем пуст. Телефон кто-то взял, надеюсь, что Генри. По дороге до фотолаборатории я никого не встречаю. Где спортсмены, участники музыкальной группы, учителя, которые часто засиживаются допоздна, чтобы выставлять оценки или что они там еще делают? У меня появляются плохие предчувствия, и я боюсь, что с Сарой уже случилось что-то ужасное. Я прикладываю ухо к двери темной комнаты, но не слышу ничего, кроме жужжания полотерной машины, доносящегося откуда-то из дальней части коридора. Я делаю глубокий вдох и пробую открыть дверь. Она заперта. Я снова прикладываю к ней ухо и легко стучу. Никакого ответа, но я слышу какое-то легкое шуршание внутри. Я делаю глубокий вдох, с напряжением думаю о том, что могу найти внутри, и отпираю дверь.
В комнате темно. Я зажигаю свои ладони и провожу руками сначала в одну сторону, потом в другую. Я ничего не вижу и думаю, что в комнате пусто, но улавливаю в углу какое-то совсем легкое движение. Я нагибаюсь и вижу, что под стойкой прячется Сара. Я убавляю свет, чтобы она могла увидеть, что это я. Она выглядывает из тени, улыбается и вздыхает с облегчением.
— Они уже здесь, да?
— Если и нет, то скоро будут.
Я помогаю ей подняться с пола, она обнимает меня и сжимает так крепко, что, кажется, не собирается никогда отпускать.
