нет. Я не знаю, не все ли мне равно.
К тому времени, когда мы с Сарой входим в кухню на восьмой урок — домашнего хозяйства, — моя уверенность в том, что мне ничто не угрожает, так окрепла, что я уже убежден: я ошибаюсь, я что-то упустил. Сомнение подкрадывалось целый день, но я все время сразу же отталкивал его.
Мы готовим пудинг из тапиоки. Легкое дело. На середине урока дверь кухни открывается. Это дежурный по коридору. Я смотрю на него и сразу понимаю, что это значит. Поставщик дурных новостей. Вестник смерти. Он идет прямо ко мне и вручает листок бумаги.
— Мистер Харрис хочет тебя видеть, — говорит он.
— Сейчас?
Он кивает.
Я смотрю на Сару и пожимаю плечами. Я не хочу, чтобы она видела мой страх. Я улыбаюсь ей и направляюсь к двери. Перед тем, как выйти, я оборачиваюсь и снова смотрю на нее. Она склонилась над столом, смешивая ингредиенты для пудинга, на ней тот же зеленый фартук, который я ей завязал в мой первый день в школе, день, когда мы пекли оладьи и ели их из одной тарелки. Ее волосы стянуты в хвост, и свободные пряди свисают перед лицом. Она убирает их за уши и, делая это, видит, что я стою в дверях и смотрю на нее. Я продолжаю смотреть, стараясь запомнить эту минуту в малейших деталях, как она держит в руке деревянную ложку, ее кожу цвета слоновой кости в падающем сзади свете, нежность ее глаз. У нее на воротнике блузки расстегнулась пуговица. Интересно, знает ли она об этом. Потом дежурный что-то говорит у меня за спиной. Я машу Саре, закрываю дверь и иду по коридору. Я не спешу, пытаясь убедить себя, что это какая-то формальность, что мы забыли подписать какой-то документ или понадобилось сделать копии. Но я знаю, что это не просто формальность.
Когда я вхожу в кабинет, мистер Харрис сидит за своим столом. Он улыбается так, что приводит меня в смятение, это та же гордая улыбка, с которой он забирал с урока Марка на интервью.
— Садись, — говорит он. Я сажусь. — Так это правда? — спрашивает он. Он бросает взгляд на экран своего компьютера, потом снова смотрит на меня.
— Что правда?
У него на столе лежит конверт, на котором черными чернилами от руки написано мое имя. Он видит, что я смотрю на него.
— Ах, да, это пришло тебе по факсу примерно полчаса назад.
Он берет конверт и бросает мне. Я его ловлю.
— А что это? — спрашиваю я.
— Понятия не имею. Как только факс пришел, мой секретарь сразу запечатала его в конверт.
Несколько вещей происходят одновременно. Я открываю конверт и достаю его содержимое. Две страницы. Верхняя — титульная, на ней мое имя и слово «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО», написанное большими черными буквами. Я убираю эту страницу под вторую. На второй всего одно предложение, написанное заглавными буквами. Никакого имени. Только два слова, отпечатанные черными чернилами на белом листке.
— Так как же, мистер Смит, это правда? Вы вбегали в этот дом, чтобы спасти Сару и собак? — спрашивает мистер Харрис. У меня кровь приливает к лицу. Я поднимаю глаза. Он разворачивает монитор ко мне, чтобы я мог прочитать на экране. Это блог «Парадайз Газетт». Мне не нужно смотреть на имя автора, чтобы узнать, кто это написал. Одного заголовка более чем достаточно.
Пожар в доме Джеймсов: нерассказанная история
Дыхание застревает у меня в горле. Мое сердце бешено колотится. Мир остановился, во всяком случае, так мне кажется. Внутри меня все замерло. Я снова смотрю на листок бумаги, который держу в руках. Белой, гладкой на ощупь бумаги. На ней написано:
ТЫ — ЧЕТВЕРТЫЙ?
Обе страницы выпадают у меня из рук, планируют на пол и неподвижно лежат на нем. «Я не понимаю, — думаю я. — Как такое возможно?»
— Так это правда? — спрашивает мистер Харрис.
У меня отвисает челюсть. Мистер Харрис улыбается, гордый, счастливый. Но я вижу не его. Я вижу то, что за ним, за окном его кабинета. Из-за угла появляется красное пятно, оно движется быстрее обычного, быстрее, чем было бы безопасно. Визг шин, когда оно врывается на стоянку. Когда пикап делает второй поворот, из-под его колес летит гравий. Генри, склонившийся над рулем, словно обезумевший маньяк. Он так сильно бьет по тормозам, что все его тело дергается, и пикап с визгом останавливается.
Я закрываю глаза.
Я опускаю лицо в ладони.
За окном я слышу, как дверь пикапа открывается. Слышу, как она захлопывается.
Через минуту Генри будет в кабинете.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— С вами все в порядке, мистер Смит? — спрашивает директор. Он изображает самый озабоченный взгляд, на какой только способен, но уже через секунду его лицо снова расплывается в улыбке.
— Нет, мистер Харрис, — говорю я. — Со мной не все в порядке.
Я поднимаю с пола листок. Я снова читаю его. Откуда он пришел? Что они теперь, просто играют с нами? На листе ни номера, ни адреса, ни имени, только два слова и вопросительный знак. Я поднимаю глаза и смотрю в окно. Пикап Генри припаркован, из выхлопной трубы идет дым. Он войдет и уведет меня, не задерживаясь ни на секунду. Я снова смотрю на экран компьютера. Статья размещена в 11:59, почти два часа назад. Меня изумляет, что Генри приехал так поздно, только сейчас. У меня начинает кружиться голова и я чувствую, что пошатываюсь.
— Вам нужна медсестра? — спрашивает мистер Харрис.
«Медсестра, — думаю я. — Нет, мне не нужна медсестра». Комната медсестры рядом с кухней класса домашнего хозяйства. «Что мне нужно, мистер Харрис, так это вернуться на пятнадцать минут назад, до того момента, когда пришел дежурный по коридору». Сара уже, наверное, поставила пудинг на плиту. Интересно, успел ли он закипеть. Смотрит ли она на дверь, ожидая моего возвращения?
До кабинета директора доходит слабое эхо от хлопнувшей входной двери. Через пятнадцать секунд Генри будет здесь. Потом в пикап. Потом домой. Куда потом? Мэн? Миссури? Канада? Другая школа, новое начало, еще одно новое имя.
Я почти тридцать часов не спал и только сейчас чувствую изнеможение. Но потом вместе с ним приходит что-то еще, и в долю секунды между срабатыванием инстинкта и действием осознание того, что я навсегда уеду, ни с кем даже не попрощавшись, становится нестерпимым. У меня суживаются глаза, лицо искажается гримасой агонии, и — без размышления, даже не понимая, что я собираюсь сделать, — я прыгаю через стол мистера Харриса в окно, которое разлетается за мной на миллион осколков. Сзади слышен крик ужаса.
Мои ноги приземляются на траву. Я поворачиваюсь направо и бегу через двор, при этом окна классов сливаются в одну сплошную линию, через парковку и в лес, который начинается за бейсбольным полем. У меня порезы от стекла на лбу и на левом локте. У меня горят легкие. Черт с ней, с болью. Я продолжаю бежать, листок бумаги все еще у меня в правой руке. Я засовываю его в карман.
С чего бы могадорцам посылать факс? Почему им просто не прийти? В этом их главное преимущество, появляться неожиданно, без предупреждения. Выгода от неожиданности.
В лесу я резко сворачиваю влево, продираясь через чащобные участки, пока лес не кончается и не начинается поле. Коровы, жующие свою жвачку, пустыми глазами смотрят, как я пролетаю мимо. Я
