отношения.
Эви потрепала его по голове, пропустив сквозь пальцы песочные пряди. Тающий снег сверкал на солнце. Коул спокойно рассказывал об истории Монтаны, но Эви чувствовала, как с каждой милей растет его напряжение.
Он не бывал здесь шестнадцать лет. Эви следила за выражением его лица. Он то и дело узнавал знакомые места и сравнивал воспоминания с действительностью.
Коул кивнул на маленькое ранчо.
– Вот здесь живут Мария с мужем. А может, уже и не живут. Она десять лет служила у нас экономкой. А ее муж каждую весну клеймил наш скот. Скоро приедем.
Эви думала о том, что Коул взял ее с собой уда, куда не пустил бы ни одну другую женщину. Он пустил ее в свое прошлое, показал все вой старые шрамы и тяжелые воспоминания, изволил разделить с собой не только хорошее, и плохое…
Эви почти не разговаривала. Она старалась подмечать все до последней мелочи – намеки, вдохи, суровые морщинки между бровей, благоговение, с каким он смотрел на горы… Он отпускал шуточки по поводу сентиментальных путешествий. А Эви прислушивалась к эху воспоминаний. Так не вязалось это высокое синее небо – и звуки пощечин, удары кулаков… Она сопоставляла вежливого, сдержанного мужчины, которого она знала, с его суховатым юмором, с его пылкой страстностью, – и его тяжелое детство, о котором он рассказывал. Коул так нежно любил ее этой ночью! Словно хотел возместить что-то, спрятаться от чего-то страшного…
И вот они едут туда. Вдвоем. Вместе. Так что все будет хорошо.
Она нашла его руку.
Коул на несколько мгновений стиснул ее руку в своей, потом снова взялся за руль. Эви погладила его по шее, пытаясь заставить расслабиться. Коул запрокинул голову и тяжело вздохнул.
– По-моему, я нервничаю, куда больше тебя! – рассмеялась Эви.
– А чего нервничать-то?
И правда, чего она боится? Эви смотрела на дорогу, продолжая поглаживать Коула по плечу.
Он взял ее руку и положил себе на грудь. Его сердце глухо билось под пальцами, и стук успокаивал Эви.
– Наше ранчо тебе не сделает ничего дурного.
– Но твое прошлое…
– И твое тоже. Мы оба позволили прошлому взять слишком большую власть над нами.
– Да, это верно, – согласилась Эви.
– Дом, несколько сараев. Ничего особенного. Отец всегда очень заботился о том, чтобы соблюдать внешние приличия. И мать тоже, А что происходит в семье – это никого не касается.
Эви верила ему. Временами, когда она замирала в его объятиях, ей казалось, что он видит всю ее душу насквозь и между ними нет и не может быть никаких тайн. А временами, как сейчас, он уходил от нее и никакие ласки на свете не могли заполнить эту пропасть. Словно он шагал по какой-то, видимой только ему одному, дороге, одинокий, далекий и недоступный, как горы на горизонте. У него не было никого, кому он мог бы довериться, и Коул привык не искать посторонней помощи. Эви восхищалась этим и уважала его за это.
Но сумеет ли она когда-нибудь привыкнуть к этому? Да, он хочет ее – но позволит ли он себе нуждаться в ней, зависеть от нее? Он так привык жить сам по себе…
Ей следует быть осторожной и не перегибать палку – не спешить навязываться ему со своей помощью, своим сочувствием, советами. Ей не хотелось совать нос не в свое дело. И все же она очень хотела знать, о чем он сейчас думает.
Коул дернул плечом, сбросил ее руку. Эви снова положила руку ему на плечо.
– Не надо. А то мы так далеко не уедем. – Эви положила руки на колени. Может быть, она и так зашла чересчур далеко?
– Ты выглядел таким напряженным, – объяснила она, очень стараясь, чтобы ее голос не звучал виновато.
– В самом деле? Я бы скорее сказал – на взводе!
Эви изумленно уставилась на него. Коул рассмеялся.
– Ты что думаешь, я железный? Ты меня ласкаешь, а я что, должен сидеть как истукан? Ты меня отвлекаешь от дороги.
Эви залилась краской.
– Я не хотела… – Он понизил голос.
– Я знаю, солнышко. Ты чертовски соблазнительна, даже когда сама того не хочешь. Но мне-то от этого не легче…
Она поспешно отвела глаза. Пейзаж за окном сделался вдруг бледным, как пастельная акварель.
– Я не собиралась тебя заводить…
– Но я надеюсь, что ты закончишь то, что начала?
– Как?
Скрип тормозов объяснил ей его намерения.
