Снова удобно устроившись в качалке, она начала в ней качаться.
— А что было потом?
— С домом? Братья Додж умерли во время эпидемии гриппа 1921 года. Миссис Додж больше интересовала постройка Медоубрук-Холла. В тридцатые и сороковые годы этот дом почти все время пустовал. В семидесятые была вспышка активности: дом поменял трех владельцев, и у каждого были грандиозные планы. Местные жители говорят, что они просто использовали этот дом, чтобы получить налоговые льготы.
— А какие у тебя планы?
Она картинно взмахнула рукой:
— Это — «Березовый охотничий домик». Так будет написано в рекламной брошюре. Или, может, «Дом белых берез». Я еще не решила.
— Значит, ты не местная?
— Базируюсь в Чикаго. Компания, в которой я работаю, создает дома отдыха для администраторов верхних эшелонов, санатории, конференц-центры. Ты когда-нибудь бывал в доме отдыха для крупных администраторов?
Он мог бы назвать федеральные тюрьмы, которые почти заслуживали такого названия.
— Попробую угадать. Теннисные корты на каждом углу, а финансисты и биржевые маклеры мотыжат сад.
Довольная его поддразниванием, Бриджет засмеялась и качнулась вперед. Уперев локти в колени, она переплела пальцы рук.
— Да, за вычетом площадки для гольфа, это именно то, к чему мы стремимся. Минимум современной техники. Максимум свободы. Путешествие на каноэ по реке Монреаль, прогулки по живописным местам — на велосипедах и пешком. В основном это будет место, где можно поразмыслить и сбросить напряжение, сидя у камина. Структурированная скука, как я это называю.
— Ответственные работники такое любят? — удивился Бен.
— Вся сложность в том, чтобы определить, что на самом деле нужно переутомившимся служащим, а не что им кажется, будто они хотят.
— А что же им кажется?
— Им кажется, что они хотят заполнить мероприятиями свои ежедневники до отказа. Когда я увидела этот дом, я сразу поняла, что тут можно устроить идеальное убежище от цивилизации.
Он внимательно посмотрел на нее.
Уйдя в свои мысли, Бриджет не заметила его странной реакции.
— Так я обманом заставлю людей насладиться красотой и ароматом роз. В противном случае они бы их выращивали, оценивали и обсуждали планы захвата наиболее выгодных рынков для их сбыта.
Если она связана с преступниками, то он готов съесть собственные носки. Чем дольше она говорила, тем больше Бен ей доверял. И тем более сильную усталость испытывал. Временами он едва слышал ее негромкие слова — их заглушал ропот волн.
— Прежде всего мне надо придумать новую обстановку для комнат, сохранив атмосферу, которую создали богачи, решившие пожить просто. Во времена Рузвельта это было очень модно. Я провожу косметический ремонт, черчу планы, даже составляю примерные карты окрестностей. К северу отсюда есть несколько старых лагерей лесорубов…
Ее голос затих.
Бен вздрогнул и догадался, что на какое-то время провалился в сон.
— У тебя все нормально? — поинтересовалась Бриджет.
— Угу, все хорошо. У тебя… э-э… есть коллеги?
— Обычно — да. Но этот проект — исключительно мое дитя. — Она рассмеялась непонятной для него шутке и откинулась в кресле, пряча руки под плед. — Это и мой собственный дом отдыха. Я рассчитываю пробыть здесь по крайней мере полгода.
Усталость ползла по его рукам и ногам, как плющ по руинам. Если бы мягкий женский голос и аромат духов можно было считать наркотиками, то он мог бы заподозрить ее в том, что она намеренно его одурманила. Бриджет только что говорила с ним откровенно — это первый шаг к доверию.
— Ты здесь одна, — повторил Бен.
— Только не питай тайных мыслей.
Он сейчас никаких мыслей питать не мог.
— И долго ты здесь собираешься пробыть?
— Шесть месяцев, — немного недоумевающе улыбнулась Бриджет. Она ведь уже ему об этом сказала.
— Нет, я хотел спросить, ты уже здесь давно? — Бен понял, что мысли его путаются.
— Приехала три недели тому назад.
Она не может входить в шайку! Большего ему не надо.
— Извини, если я тебя испугал.
— О пулевых ранениях положено сообщать полиции, — осторожно сказала Бриджет. — Ты поэтому не хочешь ехать в больницу?
— Я не доверяю больницам.
— О, так я вижу перед собой вооруженного сторонника христианского самоизлечения!
— Сарказм. Я уже понял, что для тебя это характерно.
Она коротко хохотнула:
— Разве ты не знал, что попал в руки медсестры-садистки?
Бриджет наклонилась к нему. Мягкое выражение лица, большие карие глаза, очаровательная улыбка. Бен приказал себе оставаться бдительным. Никогда не знаешь, чего ждать от других.
Она поправила одеяло у него на груди.
— Я, наверное, еще немного тут посижу. А ты поспи.
Эта мысль одновременно и успокоила его, и странно взволновала.
— Ты кому-нибудь звонила?
Раздался щелчок выключателя. Прежде чем погас свет, он успел заметить, что на ее лицо легла тень. Жестким, как гранит, голосом Бен произнес в темноте:
— Я слышал телефонный звонок.
— Я звонила брату, — ответила Бриджет. — Пока я тебе помогала, все время вспоминала о нем.
Своему умирающему брату! Он поморщился, ругая себя за цинизм, приобретенный на работе. Всю эту ночь она обращалась с ним гораздо лучше, чем он того заслуживал.
— Извини. Извини за беспокойство.
— Спи спокойно.
Ближе к рассвету боль стала вдвое сильнее. Наверное, он не спал больше десяти минут кряду. Просыпаясь, Бен каждый раз видел ее. Бриджет сидела, свернувшись в кресле-качалке. Плед соскользнул с ее колен. Луна прокралась к дому, заглянула в окно и приласкала ее нежное плечо своей бледной рукой. Чуть слышное дыхание Бриджет сливалось с шорохом озерных волн.
Бен шепотом произнес ее имя. Она не пошевелилась. Он повторил его еще раз, на этот раз — как молитву. Она его не выдала. Теперь он был уверен в этом.
— Спасибо тебе.
4
Сок пролился из пакета. Яичница подгорела. Даже тосты получились только с третьего захода.
Бриджет уверяла себя в том, что причина этих неприятностей — в недавнем отказе от курения.
— Уже три дня на голодном пайке.
Она прошла к двери черного хода, распахнула ее и жадно втянула ароматный смолистый воздух.
Одну сигарету! Всего одну.
