сидя на лестнице. От этой мысли девушка встрепенулась и вскочила на ноги, презрительно упрекнув себя: «Эх ты, размазня!» Она решительно схватилась за перила, в черной, как смола, темноте поднялась на оставшиеся ступеньки, медленно, на ощупь нашла железную лестницу и взобралась по ней. Нащупала вход в колокольню, наткнулась на кожаное кресло и рухнула в него. Трясущимися руками укуталась в пальто. Слишком устав, чтобы думать, откинула назад голову и закрыла глаза.
Джин погрузилась в прерывистую дремоту. Она просыпалась, морщилась от свиста ветра и барабанной дроби дождя, хлеставшего по колокольне, засыпала и видела кошмары. Особенно страшный сон заставил ее вскочить на ноги. В комнате стало светлее – Джин могла различать очертания предметов. Свеча и спички. Они ей уже не нужны. Она окоченела от холода. Нужно размяться.
Джин поднялась в звонницу и нашла бинокль, стараясь не думать о том, что могла натворить буря за одну ночь. Подняла бинокль к глазам. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Кажется, маяк аэродрома высвечивает огромный плот… Нет, не плот… Это крыша дома! Луч исчез, снова появился. Плывущая крыша, на ней два человека, один из них машет руками…
Кристофер! Картер! Кристофер в ужасной опасности! Осознание этого было мучительнее всей той вчерашней сердечной боли… Гидросамолет! Он снижается к реке! Слава богу! Люди поднимают что-то на борт… крылатая машина взлетает… один человек остался на плоту. Замахал руками… исчез. Кристофер в этой бушующей реке! Не отрывая бинокля от глаз, Джин страстно взмолилась:
– О, Господи, спаси его! Пожалуйста! Я буду… достойно себя вести до конца моей жизни, если только ты его спасешь! Это не подкуп! Правда! Я буду стараться быть хорошим, стоящим человеком, не важно, спасешь ты его или нет. Пожалуйста! Пожалуйста!
Кристофер вынырнул на поверхность, за что-то уцепился… Луч прожектора освещал его плечи. Лодка! Откуда она взялась? Сможет ли он продержаться еще немного? Если бы только она, Джин, могла помочь…
Помочь? Девушка помчалась к клавиатуре, споткнулась, едва удержалась, чтобы не упасть, изо всех сил ударила пальцами по клавишам.
Дрожа от холода, обезумев от страха и душевной муки, она все играла и играла. Затем ее руки начали слабеть, в глазах потемнело. «Я должна продолжать! Если замерзну… я не смогу… спасти…» Джин, теряя сознание от изнеможения, повалилась вперед, на клавиатуру.
Наступило долгое забытье. Потом ее чувства пробудились. Что это, сон или она на самом деле слышит голоса? Мужские голоса? Не было сил поднять голову.
– Я сразу понял, где нам искать Джин, как только услышал колокола!
Эти слова прозвучали или пригрезились ей? Голос Кристофера! Этого не может быть. Он утонул… А возможно, она умерла и…
Сильные руки подняли ее с кресла и крепко обняли. Стало тепло. Из непроницаемого тумана послышался другой приглушенный голос:
– Джин! Джин! Послушай, твоя мама в Гарстоне, повсюду тебя разыскивает.
И тот, первый, ближе, у самой ее головы:
– Ваша музыка дала мне силу, помогла выдержать, Джин. Откройте глаза, дорогая!
Только Кристофер называл ее «дорогая». Она подняла тяжелые веки. Посмотрела в пылающие темные глаза. В памяти заскрежетал отчетливый, ненавистный голос Калвина: «Если он женится на вас, то его карьере придет конец». Кристофер! Его служба в церкви гораздо важнее, чем ее, Джин, счастье. Девушка с отчаянием вырвалась из его объятий. Туман постепенно рассеивался. Мать разыскивает ее повсюду… почему? Теперь она ясно видела лица вокруг – осунувшиеся, изможденные. Кристофер! Хьюи! Гарви! Сдерживая рыдания, Джин протянула руки:
– Гарви! Я знала, что ты найдешь меня. Твоей карьере не придет конец, если ты на мне женишься, так ведь? Обними меня покрепче. Я уже никогда не согреюсь!
Вот теперь ее закружило, накрыло с головой! Джин вцепилась в мокрый рукав и услышала собственный голос, умоляющий:
– Не дай мне оставить тебя, Гарви! Стремительный поток несет меня к нему! Не дай мне оставить тебя!
Глава 22
Окно, освобожденное от штор и тюлевых занавесок. Джин Рэндолф смотрела на самую богатую в мире улицу, где так и пахло миллиардами, где на три мили не было прохода от миллионеров. Канун Рождества. Суетливые, толкающиеся, охваченные праздничной лихорадкой прохожие выдыхают облачка пара в морозном воздухе, спешат по домам, нагруженные подарками в обвязанных красными лентами коробках и свертках. На углу дородный Санта-Клаус притопывает ногами в красных кожаных сапогах перед выставленной кружкой для монет. Поток автомобилей – роскошных лимузинов и их менее претенциозных родственников, в том числе бесчисленных такси, – течет по проезжей части.
Девушка смотрела невидящими глазами на далекие, украшенные венками окна. Как сильно изменилась ее жизнь с тех пор, как она в последний раз видела эту улицу. Ее мать исчезла… навсегда. Джин прикусила губу, чтобы сдержать страдальческий стон. Ее сердце мучительно сжималось всякий раз, когда она вспоминала тот день в роскошном музыкальном зале графини, когда ей все рассказали. Маделин Рэндолф приехала в Гарстон, чтобы найти свою дочь. «Чтобы объяснить, – постоянно повторяла она, – чтобы объяснить!» Услышав, что Джин пропала, она в одиночку ринулась в бурю на отчаянные поиски, присоединилась к группе репортеров, выбравших наблюдательным пунктом утес над рекой… затем обвал… и стремительный поток… Стремительный поток жизни! Эти слова Хьюи словно каленым железом были выжжены в ее памяти. Джин отвернулась от окна и окинула взглядом гостиную, некогда служившую местом проведения веселых вечеринок. Духу радости в этих стенах царить уже не суждено. Мебель стояла в чехлах, картины и фарфор были упакованы в коробки. Поленья, потрескивавшие в камине, казались единственным признаком жизни. Только большой письменный стол матери, а также кресло и диван остались в первозданном виде. Джин сохранила эти вещи для собственного пользования, на время пребывания в квартире, которая уже принадлежала другому человеку, с нетерпением ждавшему возможности в нее заселиться.
Девушка села за стол, чтобы продолжить бесконечный процесс сортировки и уничтожения писем. Некоторые она прочитывала, перед тем как порвать, другие бросала, не вынимая из конвертов, в огонь, словно они жгли ей пальцы.
Вдруг чья-то рука коснулась ее плеча. Вздрогнув, Джин подняла голову. Письма разлетелись по ковру.
– Г-гарви! – заикаясь, пробормотала девушка.
Обычно веселые, глаза Брука смотрели пристально и решительно.
– Не ругай Розу за то, что позволила мне войти. Она старалась удержать меня изо всех сил, как верный пес, но не смогла устоять перед моей лучезарной улыбкой. Нам с тобой надо решить одну проблему. Почему ты отказалась со мной увидеться? Почему вернула это? – Брук показал ей на ладони кольцо с блестящим зеленым камнем.
Джин вздрогнула.
– Я… я… мне неприятно смотреть на изумруды, Гарви.
Он поспешно спрятал кольцо в карман.
– Понятно. Может, и на меня тебе неприятно смотреть, поэтому ты не хотела, чтобы я приехал?
– О нет, не поэтому!
– Тогда почему? Ты влюбилась в Уинна?
Это имя прогремело в ушах Джин, как мощный водопад. Она с жаром принялась возражать:
– В Уинна? В Кристофера Уинна? Ты сошел с ума, Гарви!
Брук мрачно покачал головой:
– Сдается мне, что леди протестует с чрезмерным энтузиазмом. Я уверен, что ты в него влюблена. Знаешь почему? – Он поскорее продолжил, пока Джин не успела ответить: – Чтобы ты все поняла, я вернусь к той страшной ночи, когда случилось наводнение. После того как я высадил Картеров на аэродроме, доблестно подавив в себе желание выбросить ту женщину за борт, когда узнал, что Уинн
