том, что человек после смерти перестает быть. И все тут.
… при расследовании сошлись на том, что Коваль, опьянев от свежего небесного воздуха и прекрасного вида, зазевался и упал сам. Тем более, что сам Вася еле посадил самолет, и тот был совершенно изломан, и провести следственный эксперимент не получилось бы. Похоронили председателя на самом высоком холме у села. На плиту поставили мраморное пятиконечное надгробие с самолетом и звездой над ним. В газете «Независимая Молдавия» опубликовали величественный некролог под заголовком «Он отдал жизнь земле, а смерть — небу!»…
Республиканский ДОСААФ провел на следующий после смерти Коваля год торжественный турнир, который стал, как точно подметила республиканская пресса, доброй традицией. Молдавские пионеры слагали песни и стихи о простом сельском труженике, который 60 лет кормил СССР, наживая мозоли кровавые на руках, а в душе мечтал о небе. И, будучи уже пенсионного возраста, — до пенсии он бы себе такой порчи государственного имущества не позволил бы, — взлетел ввысь с молодым комсомольцем. И самолет их потерял управление, а комсомолец был неопытный, но товарищ Коваль сказал — будь спокоен, сынок, я спасу тебя, и выпрыгнул из самолета, чтобы тот сохранил равновесие и не упал. И комсомолец сажал самолет и плакал.
Школу, конечно, тоже назвали в честь председателя. И повесили на сельсовете мраморную доску с его портретом. Но это все было позже. А тогда, после трагедии, примерно через месяц, комсомольцу Лунгу выписали почетную комсомольскую путевку от греха подальше.
— Отправляем тебя, Василий, в школу трактористов, — торжественно объявил парню новый председатель. — Из трактора если кто и вылетит, так хоть не убьется!
Вспоминая это, Василий Лунгу и Серафим Ботезату выпили не один кувшин вина.
— А признайся, — улыбнулся Серафим, — ты ведь специально председателя из самолета выкинул!
— Нет! — перекрестился Василий. — Вот тебе крест. Православный, дивотворящий…
— Животворящий, — поправил Серафим, — а впрочем, какая разница, ты же все равно в бога не веришь.
— Был я на небе, — смеялся Василий, — и никого там не было.
— Тьфу, — сплевывал, но больше для виду, Серафим, — ну, а скажи, в небо-то, небось, хочется еще?
— Нет, — врал Василий, — что мне с того неба? Я ведь тогда и правда, признаюсь, ради председателя все это затеял.
— Не боишься?
— Новые порядки уже двадцать лет, Серафим! Мне сейчас за смерть большевика, небось, и почетную грамоту дадут.
— Ничего тебе не дадут.
— Точно…
— Здесь…
— В смысле? Ты чего это сказать хочешь? — залюбопытствовал Лунгу.
— А то, — выпалил Серафим, — что человеку с такими руками, как у тебя, делать в Молдавии нечего.
— А, — махнул рукой Василий, — ты все об этом. Об Италии вашей, будь она неладна.
— Ладна, — не согласился Серафим. — Ладна, прекрасна и удивительна. Вот ты переправу нашу видел у Днестра? Грязная, куцая, не мост, а одно название. А в Венеции, знаешь, есть целый город на сваях. В море стоит. И везде мосты, мосты, мосты… Чисто, аккуратно. Красота неземная. Зарплаты огромные платят! Ну, скажи, не устроился бы ты лодочником?
— Грести, да мозоли нагребать? — пожал плечами Василий. — Мне мозолей и здесь предостаточно...
— Дурак, — упрекнул Серафим, — там же давно уже все лодки с моторами.
— С моторами? — мечтательно переспросил Василий, но потом покачал головой. — Нет. Не мое это.
— А еще, — давил, пока мягко было, Серафим, — там заводы есть. «Фиат». И все там механизировано, все в масле, железо гремит, шумит… Эх!
— В масле, — повторил Василий, — в машинном…
— Я бы тебя туда устроил, — вскользь заметил Серафим. — Мой знакомый из села Варзарешты в Италию еще пять лет назад уехал. Недавно звонил. Попасть в Италию помочь не могу, говорит, а вот если выберешься, работу обеспечу. И тебе, и тому, кто с тобой.
— На «Фиате»?
— На «Фиате»!
Мужчины помолчали. Василий задумчиво вертел в руках велосипедную цепь. Куда ее приспособить, он еще не придумал и надеялся посвятить решению этой проблемы весь вечер. От этого его отвлек Серафим. Сначала Василий рассердился за это на приятеля, потом отошел.
— А как туда попасть-то? — спросил он Серафима угрюмо. — Снова деньги занимать? Никто не даст уж.
— А мы без денег.
— Это как? Христа Ради, что ли? Так попрошаек через границы не пускают.
— Зачем нам границы. Мы над границами пройдем.
— Это как? — тупо повторил Василий.
— Самолетом, — спокойно ответил Серафим, понявший, что Василий уже созрел, — самолетом, родной ты мой человек.
— Так на билеты деньги нужны, — раздосадовано закричал Василий, — а я тебе о них уже второй час толкую.
Серафим отпил вина и потер руки.
— В этом самолете с нас денег не возьмут, — довольно объяснил он, — потому что это будет наш самолет. И сделаешь его — ты!
Ошарашенный Василий набрал в грудь воздуха, но выпустил его не сразу, а посидел еще неподвижно с минуту. Наконец, выдохнул и, снова вдохнув, поднял палец.
— Самолетом, — шепотом сказал он, — который построю я.
— Самолетом, — подтвердил Серафим, — который построишь ты.
— В Италию.
— В Италию.
— На «Фиат»?
— На «Фиат».
Василий помолчал, а потом начал говорить, оживляясь все больше.
— Та модель, которую я в юности построил, не сойдет. То была этажерка, и равновесие держала еле-еле. Нас в таком первый порыв ветра на землю собьет. Значит, будем строить самолет тяжелый. Очень тяжелый.
— А из чего? — деловито полюбопытствовал Серафим. — Материал какой возьмем?
Василий подумал и решил:
— Украдем мой трактор.
Мариан Лупу, спикер парламента Молдавии с неожиданной для такого поста интеллигентной внешностью, с удовольствием разогнул спину и вытер со лба пот.
— Марусь, а принеси мне водицы! — зычно рявкнул он супруге. — Испить водицы чего-то охота!
Жена, фыркнув, ушла за водой к колодцу. Вообще-то, вода на участке была и в скромном трехэтажном доме, подаренном спикеру президентом Ворониным при вступлении Лупу в должность. Вода была и в четырех беседках, установленных по углам обширного участка. Вода на любой вкус. Минеральная газированная, без газа, просто газированная, щелочная, дождевая, талая, роскошная «Перье» и скромная «Гура Кайнарулуй», вода сладкая, и с соком, с сахаром, и просто щербет, наконец, квас и пиво… Но Лупу
