врагу?
Сколько раз я предлагал им заменить дубину луком и стрелами (это оружие, на мой взгляд, более тактично, что ли) – все без толку. Ну, а вдоволь наколошматив голов в стычках с соседями, тольтеки возвращались домой с пленными и устраивали садистскую резню. Да, борода у меня поседела именно там, во время одной из таких расправ.
Во-вторых, я не согрешил, как придумали тольтеки. Я и грехов-то им обозначил всего три. Христиане, по-моему, излишне погорячились. Только подумать – десять смертных грехов. Этак ни один человек на свете не заслуживает вечного блаженства, которое люди сами же выдумали. С меня было достаточно трех. Не убивай, не укради, не злословь. Естественно, после того как я рассказал об этом тольтекам, которые как раз под моим руководством постигали искусство письма, они очень удивились. И покивав головами, продолжили заниматься тем, чем занимались до сих пор. Убивать, воровать и злословить. Только теперь они делали это осознанно и, следовательно, начали испытывать чувство вины. В результате они меня возненавидели. Я сразу же получил имя «Тот, кто посеял в наших душах сомнения».
Сумасшедшие старухи рассказывали по вечерам, будто видели меня в лесу. Я постепенно терял человеческий облик, превращаясь в ягуара. Никто этих разговоров не пресекал. Еще бы! Все, что им нужно было, они от меня получили. Совершив гигантский скачок в техническом развитии, тольтеки стали господствовать среди всех племен Центральной Америки. Моральное развитие их совершенно не интересовало. Благодаря мне они получили более совершенные достижения техники и вполне этим удовлетворились. Неблагодарные скоты!
Прометей был прав, когда говорил, что все мы – я, он, я в роли Гильгамеша, и прочие – здорово ошиблись, когда решили, что прежде всего нужно заняться желудком людей. Наверняка нам стоило начать не с технического прогресса, а с морального усовершенствования. Увы, было слишком поздно. Люди получили от нас игрушки – огонь, железо, знания, – а сами остались на уровне пещерного дикаря. Да-да. Оденьте неандертальца в униформу и поставьте строй.
Я понял, что проект нужно сворачивать.
Менеджером высшего звена стать так и не получилось. В людей-то я их превратил, но организовать – нет, не смог. Забравшись на вершину горы и превратившись на ночь в Encephalocarpus Berger, я прикрылся своим цветком, чтобы не замерзнуть, и думал о трагедии героев. Что люди? Их мучения ничто в сравнении с тем разочарованием, которое они доставили нам. Я понял, что потерпел полный крах. Банкрот. Вот кто прятался среди камней на вершине небольшой горы Мексики, изображая из себя редкого вида кактус.
Тут-то ко мне и подкрался один из старейшин тольтеков, Ауцпачтитлан. Оказывается, старик отрядил следить за «Тем, кто посеял в наших душах сомнения» нескольких женщин. Они делали вид, что ищут что-то съестное, вот я ничего и не заподозрил. Выследив меня, женщины примчались обратно в селение и рассказали вождю о том, как я превратился в растение. Нет, в ту ночь меня не тронули. Ауцпачтитлан был уже достаточно умен для того, чтобы приказать следить за мной и утром. И только через сутки, когда процесс моего превращения в кактус стал тольтекам понятен, решено было меня погубить. За дело принялся сам Ауцпачтитлан, которому я, по странному стечению обстоятельств, доверял больше всех.
По крайней мере этот старик, в отличие от соплеменников, предпочитал обменивать пленных за выкуп.
Ауцпачтитлан не был скотиной. Он просто старался мыслить логически. Если «Тот, кто посеял в наши души сомнения», рассуждал этот индеец, побудет еще немного среди нас, польза, которую он принес своими знаниями, станет меньше ущерба, который он принесет нам знаниями же. Да, «Тот, кто приносит сомнения в наши души» – славный парень, но его пребывание среди нас слишком опасно. Он подвергает народ угрозе. Если мы станем жить так, как он говорит (гуманность, просвещение, неприятие насилия), окрестные племена перебьют нас. От меня исходила опасность.
– Если бы, – сказал на совете Ауцпачтитлан, – Кетцалькоатль был не так умен и велик, мы бы могли разрешить ему нести свои бредни про то, что якобы один человек не может убить другого. Но Кетцалькоатль слишком умен и велик.
– И значит, – подхватил другой старейшина, – он сам виноват в том, что мы должны его убить!
Таким образом, смеясь, подтвердили участники совета, они убьют Кетцалькоатля, не нарушив его заповедей. Кетцалькоатль, «Тот, кто посеял в наших душах сомнение», должен умереть. Признаю, они рассуждали здраво. Любое племя было организмом, и чтобы выжить, ему следовало быть быстрым, беспощадным и бездумно-жестоким. Солдат, испытывающий сомнения, замешкается – и его убьют. Солдат не должен знать сомнений. В ту пору каждый мужчина был солдатом. Войны, стычки и драки шли непрерывно. Я представлял опасность для нации. Я был обречен. Как Фриних. Как Прометей. Все мы были обречены.
Теперь вы понимаете, что у Прометеуса нет шансов?
Последний день у тольтеков я провел, обучая парней плести сети. Если их использовать, объяснял я, то можно добыть очень много рыбы. Тогда у племени появится много еды и не нужно будет убивать людей из других племен, чтобы отобрать у них пищу. Тольтеки плели сети и посмеивались. Я, честно говоря, подозревал, что против меня ведется какой-то заговор. Лишь ошибался в сроках.
Мне казалось, что недовольство только зреет, а они намеревались убить меня следующим утром.
Так оно и случилось. Когда я, проснувшись, собрался встать (не знаю точно, как это происходило, но, встав в полный рост, я превращался уже в человека), как заметил перед собой ноги. Ауцпачтитлан – а это был он – с торжествующим криком выковырял палкой из почвы кактус (меня) и понес его в долину, к людям. Дальнейшее вам известно. Скажу лишь, что еще в XVIII веке бытовали две версии легенды о Кетцалькоатле. О первой я вам уже рассказывал. Вторая – будто бы Кетцалькоатль лег спать, а разгневанные боги, недовольные тем, что он поделился с людьми секретами бытия, превратили его в кактус. С тех пор тольтеки, а позже и испанцы суеверно боятся сорвать кактус моего вида.
Что ж, в этой истории я осчастливил не только людей.
Но еще и спас от гибели вид Encephalocarpus Berger.
Некоторое время тольтеки поклонялись мне уже как кактусу. Позже это переняли индейцы Анд. Им я уже был известен как Yavia Cryptocarpa. В отличие от своего мексиканского облика, в данном случае я выгляжу как сероватого цвета лепешка. Между двумя этими видами – при внешней несхожести – есть одна общая черта.
Как Yavia Cryptocarpa я также практически неразличим на поверхности почвы.
Время от времени я советую всем героям научиться у меня искусству превращаться в Yavia cryptocarpa. Научитесь быть незаметными, и вы протянете значительно больше, говорю я. Мало кто соглашается. Например, Прометей. Минимум, на что согласился бы этот неуступчивый грек, – стать Сугуаро. Самым большим кактусом мира. Вот так. Ни больше ни меньше.
Как Yavia Cryptocarpa, я был открыт в аргентинских Андах. Первооткрыватель – какой-то сухопарый английский ботаник – определил меня как «миниатюрный, очень интересный кактус с маленькими стволиками с вдавленной верхушкой». Добавлю, что из-за плохого зрения он не разглядел на верхушке коротких колючек.
Но догадался, что плод этого вида кактуса находится в нем самом. Ничего сложного. В Yavia Cryptocarpa прячется еще один ствол, чуть поменьше, и когда он прорастает, прорывая прежнюю оболочку, из него выпадают семена и падают на землю. Надо ли говорить, что у индейцев Анд это вызывало благоговение. Да. Кетцалькоатль был богом.
Encephalocarpus Berger был богом. Наконец, кактус Yavia Cryptocarpa был богом.
Ничего смешного.
Картофель, к примеру, тоже был богом. Кто только не был богом. Но с картофелем история особенная. Несколько столетий ученые спорили о стране его происхождения. Большая родина картофеля – Латинская Америка, с этим не спорил никто. Но вот конкретная страна… Мнения разделились. Один утверждали, что картофель появился в Древнем Перу. Другие указывали на Чили. За сто с лишним лет этот вопрос был настолько широко обсуждаем, что перестал быть исключительно научной проблемой. Кончилось тем, что власти Перу приказали разместить на флаге страны картофельный клубень. А руководство Чили, недовольное тем, что Перу нахально использовало древний чилийский символ, объявило соседям войну.
В войне за картофель погибло 123 тысячи солдат Чили и 27 тысяч перуанцев.
