В Элладе боги в любой момент могли, позарившись на вашу дочь, изнасиловать ее, или лишить вас богатства, или сделать калекой только за то, что вы пряли лучше Афины, играли на арфе благозвучнее, чем Аполлон, или просто выглядели свежее, чем Афродита после вчерашней оргии с солдатней. Естественно, вас объявляли святотатцем, бросившим вызов богам.
В Германии Гитлера на вас могли донести и упрятать в концлагерь только потому, что вы слишком долго занимали место преподавателя в университете (доносил аспирант), зарабатывали слишком много денег (доносил конкурент) или у вас была чересчур красивая жена (обходилось без доносов – вас задерживал офицер гестапо, которому жена приглянулась). В Новой Испании вас могли заключить под стражу по тем же причинам. Если, конечно, вы были испанец.
Потому что индейцев в Новой Испании считали скотами.
В Элладе была диктатура богов, в Германии – нацизма, в Новой Испании – вице-короля и инквизиции. Единственная возможность как-то спастись заключается в том, чтобы стать нацистом, заслужить расположение богов или начать служить инквизиции. Спастись от дракона может только дракон. Прометеус Балан пришел в ярость, когда понял это. Многие считают ее экзистенциальной яростью творца. Я уверен, все обстоит куда проще. Это экзистенциальная ярость обычного человека.
Вы задумывались над тем, почему так яростно кричат едва родившиеся дети?
Тех, кто не кричит, шлепают, чтобы они подали голос. У них, считается, куда меньшие шансов выжить или стать здоровым, полноценным человеком. Парадокс – уже само попадание в этот мир вызывает ярость человека, но если он не будет испытывать ярость, то вскоре покинет этот мир. Для того чтобы освободить легкие для первого глотка воздуха, необходимо закричать. Кричите, и пребудет с вами мир.
Полторы тысячи тольтеков, которые пытались укрыться от солдат Кортеса, кричали очень громко. Они едва не ускользнули от испанцев. К тому времени всех остальных тольтеков испанцы методично уничтожили. Эти, полторы тысячи, бежали ночью, но были застигнуты под утро конницей Эрнандо. Солдаты окружили беглецов и принялись избивать их холодным оружием. Конечно, в ножнах: убить их сразу было бы излишне щедрым подарком.
Тольтеки кричали, требуя от солдат немедленной смерти. Они знали, что их ждет по возвращении в Таллан – некогда столицу царства, где был штаб Кортеса, – и поэтому молили о смерти. Так же громко, как когда-то каждый из них молил о жизни, издавая младенческие вопли. Конечно, в живых не оставили ни одного. Последнего тольтека затравили собаками. Не так уж плохо, если знать, как закончилась жизнь последнего Инка.
Примерно в это же время в стране Прометеуса Балана великий господарь Штефан собирал ополчение для войны с турками. Получалось неплохо, но сил было явно недостаточно. Хуже всего было то, что в тыл Молдове собирались ударить валахи. Для народа страны Прометеуса Балана они являлись примерно тем же, чем тольтеки для ацтеков. Две части одного и того же народа, с разными названиями. Штефан собрал войско и отразил нападение. Валахи нападали одновременно с турками.
Грех предательства повис и на Молдавии.
Чуть раньше, но примерно в это же время Яков Шпренгер писал «Молот ведьм» в компании с ведьмой, принявшей обличье монаха. Яков Шпренгер искренне влюбился в соавтора. Неосознанно, разумеется. Скажи вы ему об этом, монах, не задумываясь, взошел бы на костер. Он считал свою любовь чистым и непорочным влечением к собрату по вере. А когда суккуб, вдоволь натешившись, испарился, Яков Шпренгер повесился. Грех предательства повис и на суккубе.
Внушив человеку любовь к себе и затем покинув его, ты становишься предателем.
Наказание последовало, конечно, хоть каждый и рассчитывал его избежать. Тольтеков уничтожили. В 1821 году Мексика была провозглашена независимым государством и через три года объявлена республикой. Вскоре после этого она начала терять свои территории. Для того чтобы смыть грех предательства, потребовалось почти двести лет.
В 1836 году от Мексики отделились Калифорния и Техас. Они провозгласили себя республиками, а позже вошли в состав США. Началась война, и Мексика потерпела поражение, после чего лишилась земель к северу от реки Рио-Грандо. С тех пор Мексика находится под огромным влиянием США.
В 1812 году Молдавия вошла в состав Российской империи и так и не обрела независимость, которую потеряла еще в XVI веке, когда стала вассалом Турции. Валахия еще была частью Турции. Со временем Валахия стала Румынией и теперь находится под огромным влиянием Западной Европы. Молдавия разрывается между Западной Европой и Россией. Суккуб Елена, внушившая необычайную любовь к себе Якову Шпренгеру, находится в Молдавии. Она – да суккуб, не Молдавия! – влюбилась в Прометеуса Балана, что уже само по себе случай небывалый. Якова Шпренгера, который повесился, потеряв объект своего вожделения – не понимая, что он его вожделеет, – суккуб Елена вспоминает лишь изредка. Прометеуса Балана она потеряет так же, как Яков Шпенгер потерял ее.
Предательство – грех, за который карают вечно.
Я? О, нет. Это трудно назвать карой. Но и никаких поблажек тебе – даже если ты жертва предательства – никто не сделает. Поначалу я было рассчитывал вернуться в человеческий облик, чтобы начать все сначала. И подумывал даже над бесперспективными туземцами бассейна Амазонки. А потом привык и не имею ни малейшего желания прекратить быть кактусом.
Да, когда-то я был героем, но с меня довольно. Сейчас я кактус, обыкновенный кактус. Зовите меня энцефалокарпус. По крайней мере так было написано на этикетке, которую прикрепили ко мне в магазине цветов, расположенном в Кишиневе на улице Штефана Великого. Суккуб Елена, принявшая человеческое обличье, купила меня за сто двадцать леев (что-то около десяти долларов США, страны, покаравшей Мексику) и сорвала этикетку. И подарила меня Прометеусу Балану на двадцать пятый день его рождения. Ирония судьбы: два героя очутились в одном доме. Хотя, я уже говорил, оставьте мое героическое прошлое. Или назовите моим именем улицу города, как вы назвали уже одну именем Штефана, ставшего жертвой предательства. И перестаньте называть меня героем. Так и зовите меня – кактус.
А еще лучше – Encephalocarpus Berger.
Картофель:
Кетцалькоатль несет чушь. Я знал о том, что мне предопределено стать богом. Но, как и всякое существо, не понимающее, на кой черт его так предопределили, пытался избежать своего будущего. В мои планы вовсе не входило стать божеством. И даже не потому, что меня бы ели. Этого не избежать было в любом случае. На то я и клубень. Не знаю, почему я не хотел стать богом, но не хотел, и все тут. Именно поэтому я старался как можно дольше не попадаться на глаза людям.
Прятался в земле, как Иона – в чреве кита.
В то время я официально считался «диким картофелем». Что не спасло меня от людей. В один прекрасный день я увидел, как земля надо мной разверзлась. К счастью, это была всего лишь лама.
Увы, животное кто-то спугнул, и у меня не было сомнений относительно того, кто этот «кто-то». Люди. Так меня и нашли и произвели в ранг бога. Единственный положительный момент: Зевс был в бешенстве. Какая издевка! Бог – великолепно сложенный красавец, обмазанный оливковым маслом с головы до ног, с кучерявой бородой, пахнущей духами и амброзией. И бог – уродливый клубень, в земле и с глазками. Все мои попытки объяснить этому заносчивому, раздражительному греку, что главное – это содержание, а не форма, оказались напрасными. Получается, Одиссей не прав.
Греки в самом деле обожали все внешнее.
В тот момент, когда я стал богом, единственная надежда была на то, что индейцы еще не достигли уровня цивилизации, который бы позволял им выращивать меня недалеко от жилищ. Нет, я не имел ничего против, если бы они откапывали меня время от времени и ели. Но жить в постоянном соседстве с людьми и глядеть, как они молятся на грядки, где я произрастаю… Увольте.
Но индейцы умудрялись использовать даже дикий картофель. Бог мой, во всей Южной и Центральной Америке подверглись истязанию более 150 видов меня. Я уж не говорю о тысяче способов моего приготовления.
Чаще всего из меня готовили чуньо. Сейчас вы называете это чипсами. В этом, сушеном, виде я был настолько популярен, что про меня даже сочинили поговорку, которая в Андах и по сей день в ходу: «Сушеное мясо без чуньо – все равно что жизнь без любви». Признаюсь, эти знаки внимания я принимал снисходительно, но не всерьез. На самом деле они любили меня не за вкус. Этим бы я действительно гордился. Нет. Они просто не могли без меня: я был продуктом, без которого они просто не выжили бы. А
