И вот появился один из охранников Бохана с обнаженным мечом в руке. Лошадь под ним была покрыта белой пеной, видимо, гнал он ее, нисколько не жалея.
– Здесь только мертвые, – выкрикнул охранник. – И парнишка, которого нам подсунули жрецы, – тот, что гонец.
Со стороны дороги послышался ответный крик Бохана:
– Надеюсь, тоже мертв?
– Похоже на то, лежит весь в крови, не дышит. Этот парень сражался до последнего, здесь пятеро убитых, двое, правда, еще дышат, но раны тяжелые… в живот.
– Добей всех! – На поляне появился на своем дородном жеребце Бохан, спрыгнул с лошади и подошел ко мне. – Развешивать их по деревьям времени нет, и так задержали караван, а нам еще до ночного привала путь долгий.
Он встал надо мной и легонько толкнул сапогом:
– Эй, гонец! Вижу, что дышишь. Живой?
Прикидываться мертвым больше смысла не было, поэтому я широко открыл глаза:
– Живой пока. – Сказать хотел бодрым голосом, но не получилось, слабость от потери крови уже давала о себе знать, поэтому получился хрип. – Просто отдохнуть прилег.
– Даже не знаю, хорошо это или плохо, что ты выжил, должно быть, судьба у тебя счастливая или боги за тобой приглядывают. – Бохан повернулся к охраннику. – Времени нет, парнишку возьмешь на свою лошадь, только оружие бандитское все собери, пригодится. Отвезешь гонца к лекарю, пусть посмотрит, что у него за ранения. – Он задумался, постукивая рукояткой кинжала по сапогу. – И скажи, чтобы не жалел амулетов и дорогих трав, что-то мне подсказывает, от этого парнишки будет еще немало бед…
– Так, может, его добить? – Охранник с прищуром посмотрел на меня. Знаю я такой задумчивый взгляд: так смотрит человек, который готовится тебе какую-то пакость сделать! Я глянул по сторонам – нет, до меча не доберусь, а до ножа есть шанс. Ладно, посмотрим кто кого. – Если от него столько проблем, то он нам не нужен! И оправдание хорошее – напали разбойники и убили.
– Молод ты еще, горец, многого не понимаешь. – Начальник охраны вздохнул. – Иногда кто-то как заноза в заднице, а тронешь его и много раз об этом пожалеешь, потому что за ним кто-то стоит. Так мир устроен, а кому он кажется простым и ясным, те долго не живут. Делай то, что тебе сказали.
Бохан скрылся за кустами, а охранник стал собирать оружие. Мои ножи и меч он с неохотой отдал, видимо, все еще не оставил мысли свернуть мне шею, на что теперь, получив ножи, мне стало плевать – несмотря на подступающую слабость, дать отпор смогу.
Потом горец подсадил меня на лошадь и сам запрыгнул сзади, надо сказать своевременно – голова у меня закружилась, и я стал падать. Дальше плохо что помню, мутная пелена качалась перед моими глазами, лошадиная холка то била мне в лицо, то отдалялась вместе с острым запахом конского пота, который терпеть не могу.
А потом на какое-то время я совсем исчез из этого мира и очнулся только тогда, когда мне в рот влили несколько капель вина, оно имело странный терпкий вкус и отдавало травами, по запаху напоминая горькую полынь.
Я открыл глаза. Над головой колыхалось полотнище фургона, скрипели доски, трещали колеса. Мы двигались, по стенкам висели пучки травы, а рядом кто-то стонал. Когда я повернул голову, то увидел Молота, державшегося за разбитую голову, а лекарь уверенными движениями промывал ему рану водой из кувшина.
Увидев, что я очнулся, мой друг подмигнул мне левым глазом, второй у него основательно заплыл и уже закрывался синяком желто-синего цвета:
– Живой? Я о тебе беспокоился. Думал, приду на верхнее небо без тебя, а меня не пустят, скажут, возвращайся туда, где оставил друга.
– Близок ты был к дороге на верхнее небо, парень, – нахмурился знахарь. – Повезло, что голова у тебя крепкая, кость осталась целой, поболит неделю, а то и больше, да и тошнить по утрам будет.
– Я даже боя не помню, – скривил губы в гримасе боли Молот. – Как только спрыгнул с фургона, так мне сразу по башке и дали, и хорошо, что дубиной, а не мечом, но сознание все равно потерял. А как ты?
– Тяжело, – признался я, – думал, конец мой пришел, все тебя ждал, да так и не дождался.
– Гонец у нас герой, – засмеялся лекарь противным дребезжащим смехом. – Считай, один уложил половину банды, все наши охранники удивляются, в нем ни большой силы, ни стати, а в драке оказывается хорош…
– Драться он умеет, – согласился Молот. – Еще мальчишкой с ним справиться не мог.
Знахарь перевязал ему голову тряпицей с заживляющими травками и заставил выпить вина с сонными травами, поэтому последние слова он уже почти шептал:
– Мы с ним с детства дрались, бил я его раза три, а он не сдавался, пришлось самому сдаться, иначе забил бы он меня, такая у него дурацкая натура.
Он упал на пол, вытянулся и всхрапнул. Голова его так и моталась на полу от движения фургона, зато все остальное тело незыблемо возвышалось немалой горой, которую приходилось обходить, прижимаясь к стенке фургона. Над ним кружились пылинки в ярком луче солнца, пробивавшегося сквозь прореху в ткани.
– Ну а теперь займемся тобой. – Лекарь ловко, что дается немалой практикой, стянул с меня куртку и окровавленную рубашку, оставив в одних штанах. – Так, здесь у нас рана. Одна она у тебя?
– Одна, если не считать синяков и ушибов, – прошептал я, остро завидуя Молоту, у которого все уже было позади. – Больше не успел получить.
– Вот и хорошо, а синяки не беда, пройдет. – Лекарь положил на рану заживляющий камень и забормотал заклинание. – Мы это в один момент исправим.
