В дверь постучали, и в каюту вошел один из матросов.
– Мы обыскали всю каюту, капитан, у него только мешок и оружие – больше ничего нет.
– Так… – Капитан сжал кулаки с такой силой, что у него побелели костяшки. – Что ж, выходит, ошибся. Значит, обратно не поплывем.
– Мы и не сможем, капитан, – сказал матрос. – Ветер свежеет, если пойдем обратно, он станет встречным. Прорицатель насчет шторма и в этот раз не ошибся.
– Ладно, так держать! – Матрос, кивнув, ушел, а Перев снова взялся за свою кружку. – Что ж, прости. Выпьем за то, чтобы между нами не осталось обид.
Помощник отпустил меня, но встал за моей спиной так, чтобы, в случае чего, мгновенно скрутить. У меня даже руки зачесались, очень хотелось вытащить один из ножей, спрятанных у меня в рукаве, но не стоило этого делать, мне с ними на одном судне придется провести немало времени, тут капитан прав – лучше забыть все обиды.
Я поднял кружку:
– Прощаю.
Капитан тоже выпил и подпер подбородок рукой. Я взглянул в его глаза и вдруг понял – он панически боится смерти. Все, что он говорил, – говорил для поднятия собственного духа. На самом деле Перев безоговорочно поверил провидцу и каждое мгновение ждет своей гибели…
Я съел еще немного мяса и хлеба, уже не беспокоясь о том, что меня стошнит. Понемногу привыкал к качке, хотя иногда внутри холодело, особенно когда судно начинало карабкаться на крупную волну, и тогда казалось, что ему уже никогда не выровниться.
Разговор за столом совсем перестал клеиться, ветер усиливался, и его вой с каждым мгновением становился все более зловещим.
Помощник мрачно посмотрел на капитана, тот едва заметно кивнул. Моряк выскочил из каюты, почти сразу сквозь шум ветра стали слышны его громкие команды.
– Ночь будет тяжелой, – угрюмо произнес капитан. – Поэтому иди в свою каюту. Если бы не пророчество, сейчас сам бы готовил судно к шторму. Хотя мы и уходим от него, но недостаточно быстро. Может покачать, паруса порвать, а то и перевернуть. «Быстрый» – хорошая шхуна, но морские боги ее не любят.
– Тогда удачи!
Я пошел к двери, но уже на половине дороги меня повело вбок – волна ударила в борт – потом оттащило к столу. Я пытался цепляться руками за все, что попало, но это мне ничего не дало, только ногти обломал о деревянную обшивку каюты.
Потом волна отхлынула, и меня потащило к двери. Там я все-таки успел ухватиться за ручку и переждал очередную волну.
Капитан ухмыльнулся и рявкнул:
– Держись за леера на подветренном борту, тогда, может, и доберешься до трюма. Если не доберешься, тогда сам поймешь, что любой прорицатель может ошибаться.
Мне пришлось туго, едва я появился на палубе. Я мгновенно промок до нитки, казалось, что волна обрушивается из черного ниоткуда именно на меня.
Матросы суетились – часть свертывала паруса, повиснув на мачтах, остальные были заняты внизу. Палуба была мокрой и скользкой. Я крепко вцепился в леера и, перебирая их руками, как-то сумел добраться до трюма. Как только я туда ввалился, матросы набросили сверху промасленную парусину – теперь выйти не удастся до тех пор, пока не закончится шторм.
Внизу было темно и страшно. Судно скрипело так, что, казалось, вот-вот развалится, волны били в борт не хуже огромного молота, да и вообще от этого грохота я почти оглох.
Я несколько раз упал, пока добрался до своего гамака, около которого чья-то добрая душа повесила масляный фонарь. Это меня спасло, иначе сошел бы с ума. Я раскачивался в гамаке, судно сперва вздымалось высоко вверх, а потом, после короткой передышки на вершине волны, падало вниз, чтобы потом снова карабкаться вверх на очередную волну. В желудке образовалась звенящая пустота, и каждый раз после падения ее только добавлялось.
Никогда раньше не думал, что обыкновенная вода может так греметь, причем звуки были разными – то словно огромный молот бил по днищу, и бедный корабль стонал, визжал всеми своими сочленениями, то гигантская водная лапа обдирала борт, скрежеща своими многочисленными когтями.
Выл ветер, напевая какую-то буйную бесконечную балладу, причем конец каждого куплета выкрикивал во весь голос, заглушая даже молот волн. Скрипели мачты и не только они – каждая доска несчастного судна добавляла свою ноту в общий хор.
Иногда сквозь всю эту какофонию слышались крики матросов, работающих на палубе, но их голоса были слишком слабы, чтобы перекричать ветер и море.
Но шло время, суденышко продолжало бороться с бурей. Казалось, эта ночь никогда не закончится.
Я иногда проваливался во что-то напоминающее беспамятство, но заснуть не мог. Несколько раз меня выбрасывало из гамака, и каждое падение было весьма болезненным. А потом, в очередной раз очнувшись, я вдруг заметил, что качка стала меньше – мы понемногу уходили от шторма, или он уходил от нас.
Наступил серый промозглый день, наполненный солеными брызгами и воем ветра. Я вышел на палубу, и то только потому, что уже не мог терпеть, но, после того как проехал по мокрым доскам от одного борта до другого и чудом не оказался в бушующей пучине, понял, что этого делать не стоило. Хорошо, что были натянуты сети, – в последний момент, когда море уже готовилось меня поглотить, я успел за них зацепиться.
Тут на меня обрушилась гигантская волна, и я мгновенно сообразил, что лучше вернуться в каюту, а все необходимое сделать в ночной горшок. Иначе такая прогулка закончится для меня преждевременной кончиной в жаждущих человеческих жертвоприношений черных глубинах.
