XL
Солнце спускалось за горизонт. Я сидел на берегу океана в Апире. Здесь, в пустынном месте, я ждал Таимаху, возлюбленную моего покойного брата. Представляете, что творилось у меня в сердце при одной мысли: я ее сейчас увижу!
Скоро показалась какая-то женщина, увидала меня под пальмами и подошла. В темноте я разглядел уродливое лицо. Таитянка смотрела на меня и хохотала дикарским смехом.
– Ты Таимаха? – оробев, спросил я ее.
– Что за Таимаха? Меня зовут Теваруефаипотуаиуту из Папетоаи. Не купишь ли у меня раковины и розовые кораллы?
Я ждал до полуночи. И только на другой день узнал, что настоящая Таимаха рано утром уехала к себе на остров, не подозревая, что брат Руери несколько часов поджидал ее на берегу.
XLI
ЛОТИ – ДЖОНУ Б. НА БОРТ «РЕНДИРА»
Таравао,[41] 1872
Братец мой Джон!
Посылаю тебе с оказией кучу подарков. Во-первых, плюмаж[42] из красных фаэтоновых[43] перьев – очень ценная вещь, подарок моего хозяина – вождя Техаупоо. Затем, ожерелье из маленьких белых ракушек в три нитки – подарок жены вождя. И наконец, две связки рева-рева,[44] которые мне вчера на празднике повязала на голову знатная дама из округа Папеурири.
Я полностью воспользуюсь увольнением от нашего адмирала и побуду еще несколько дней у вождя – он дружил с моим покойным братом.
Для полного счастья мне здесь не хватает только тебя, дорогой братец. Зная окрестности Папеэте, ты ни за что не представишь себе этих глухих мест полуострова Таравао. Это тихий, тенистый, пленительный уголок с апельсиновыми рощами, где растут могучие деревья, а плодородная земля сплошь покрыта душистыми травами и розовыми барвинками,[45] вся усыпана спелыми апельсинами и цветами.
В этих рощах стоят редкие хижины из лимонного дерева, в которых живут коренные туземцы, не знающие перемен… Здесь ты встретишь старинное таитянское гостеприимство: отведаешь фруктов под навесом из лиственных и цветочных гирлянд, услышишь музыку – жалобный напев тростниковых флейт виво, хор химене, местные песни и пляски…
Я живу в уединенной хижине на сваях прямо над водой и коралловым рифом. Стоит мне свесить голову с таитянского ложа, и я вижу подводный мир. Среди белых и розовых коралловых веточек в хитросплетениях мадрепор[46] шныряет множество рыбок, похожих больше на драгоценные камни или на колибри: ярко-красные, ослепительно зеленые, густо-синие – и вместе с ними крохотные существа, расписанные полосами всех цветов радуги, похожие на что угодно, только не на рыб. В часы дневной сиесты я с восхищением наблюдаю эту морскую жизнь, малоизвестную даже натуралистам.
По ночам же сердце мое в этом робинзоновом уединении не вполне спокойно. Ветер свистит за стеной, океан во тьме подает зловещий громовый голос – и тоска овладевает мною: на крайней южной точке дальнего острова, перед бесконечным пространством Тихого океана – величайшей водной пустыней, что достигает загадочного берега ледяного материка, – я чувствую себя единственным человеком на земле.
Мы с вождем Техаупоо два дня путешествовали к знаменитому озеру Ваириа,[47] наводящему на туземцев суеверный страх. Немногие белые люди видели то, что мы. Необычное место: дорога сюда долга и трудна, окрестности дики и безлюдны… Вообрази себе мертвое море на высоте тысячи метров в центральной части острова; вокруг в ясном небе вырисовываются остроконечные вершины суровых утесов. Вода холодна и глубока, ничто ее не тревожит – ни шорох, ни дуновение ветра, ни зверь, ни даже рыба. «Прежде, – поясняет вождь Техаупоо, – сюда слетались с гор тупапаху – особенные тупапаху – и били по воде большими альбатросовыми крыльями».
Если будешь в среду на вечере у губернатора и встретишь там принцессу Ариитею, скажи ей, что в этой глуши я не забыл ее и надеюсь на следующей неделе танцевать с ней на балу у королевы. А если увидишь в саду Фаиману или Териа, передай им от меня что в голову взбредет.
Братец, сделай милость, сходи к ручью Фатауа и повидай малышку Рараху из Апире. Привет ей от меня. Прошу тебя, сделай это, пожалуйста. Бедная девочка! Право, клянусь тебе, я люблю ее всем сердцем. Ты, конечно, по доброте душевной все простишь нам обоим…
XLII
Рараху ничего не знала о боге Таароа и многочисленных богинях его свиты – она и не слышала никогда о всех этих персонажах полинезийских мифов. Только королева Помаре из уважения к преданиям своей страны выучила имена древних божеств и хранила в памяти диковинные легенды.
Но все поразившие меня странные слова полинезийского языка – те самые, с невнятным мистическим смыслом – были Рараху знакомы; она их употребляла и на редкость поэтично толковала.
– Если чаще будешь оставаться ночевать в Апире, – говорила она, – я тебя научу таким словам, каких девушки в Папеэте не знают, – таких слов много. Когда мы ИСПУГАЕМСЯ ВМЕСТЕ, я тебе расскажу про тупапаху, это очень страшно…
И вправду, у таитян много таких слов и оборотов, которые проясняются постепенно, если долго пожить в лесу под шум ветра и гул океана, ловя каждый загадочный звук в природе…
XLIII
В здешних лесах не услышишь птичьего пенья; слуху Гаитян неведома эта простая музыка, наполняющая леса прочих широт весельем и жизнью.
Здесь в густой тени, среди лиан и больших папоротников, ничто не летает, не движется, не щебечет; царит непонятная тишина – и она, кажется, определяет меланхолический склад характера аборигенов.
Только в ущельях, на чудовищной высоте парят фаэтоны – беленькие птички с длинным белым или розовым пером в хвосте.
В прежние времена вожди привязывали к волосам пучки этих перьев; чтобы собрать это украшение, требовалось много времени и упорства…
XLIV
НЕСКАЗУЕМОЕ
