никогда больше к ней не прикасался и не разговаривал с ней.
Я не хочу, чтобы он похитил ее у меня. Я хочу, чтобы он вернул мне мою жизнь.
День выдался теплый, и большой круглый кованый стол вынесли в сад. Какие-то дети бегают вокруг. Их матери, не обращая на детей внимания, сидят за столом, весело болтают, едят пирог – не купленный в магазине, а домашний. Это западня, ловушка, которой я так боялся. Все это призвано подчеркнуть разницу между жизнью Бет и моей. Когда я появляюсь, присутствующие – сплошь женщины – снисходительно улыбаются. Миранда Грин, Шарлотта Хью-Милтон и Лиззи Грист. Молоко в кувшине и китайский чайный сервиз. Это похоже на картинку из журнала. Это похоже на уютный дом. Это похоже на сценку, разыгранную для того, чтобы я почувствовал себя одиноким и печальным. Так я себя и чувствую.
– Привет, Дэнни.
– Привет, Миранда.
– Привет, незнакомец.
– Привет, Шарлотта.
– Смотрите, кто пришел.
– А, это ты, Лиз.
Я никогда особенно не ладил с Лиззи Грист. Это вздорная зануда, считающая всех мужиков ублюдками, что неизменно подтверждается ее неудачными романами. Коллапс нашего с Бет брака еще раз счастливо доказывает ее теорию тендерных отношений. Шарлотта и Миранда нормальные, но я не общался с ними с тех пор, как мы с Бет расстались.
Не общался, потому что выпал из системы. Ведь брак – это система. А когда брак распадается, задействованы все элементы системы – таковы условия ее существования. Но женщины могут выстроить другую систему, целую отдельную культуру вокруг их независимого воспитания детей. Они получают право воспитывать детей, потому что по традиции это право принадлежит матери. Они получают дом, или ключи от квартиры, потому что воспитывают детей. По той же причине они получают алименты. Мужчине же предоставляется право уйти и зарабатывать, чтобы оплачивать счета. С точки зрения закона, мужчина – это что-то вроде банкомата, агрегата, из которого вылезают деньги.
Женщины же, одинокие матери – их на сегодня большинство, во всяком случае, в школе, где учится Поппи, – общаются: до школы, после школы, в выходные. Женщины по жизни легче устанавливают контакты, но особенно хорошо это у них получается в неблагоприятных обстоятельствах. Это их сплачивает. Ничто так не объединяет, как общий враг, а общим врагом в подобных обстоятельствах являются мужчины. К тому же, если заранее принять, что все мужчины – сволочи, это избавит от ненужных угрызений совести. Личность правонарушителя установлена, картина преступления ясна.
Между тем мужчины, эти безмолвные члены уравнения, эти банкоматы, остаются в одиночестве. Они не могут позволить себе общего врага, по крайней мере будучи скованными чувством вины и либеральными взглядами в области тендерной политики, как в моем случае. Кроме того, они не сказать чтобы легко налаживали контакты, скорее, наоборот. Они легко остаются в одиночестве. Слабость мужчин в их силе.
– У тебя усталый вид, Дэнни.
– Да, Лиз? Интересно, почему бы это?
У Лиз маленькие, карие близко посаженные глазки. Бледная кожа и блеклые волосы, вид которых вряд ли способен кого-то возбудить. Ее слова о том, что у меня усталый вид, я понимаю как «Ты выглядишь старым и страшным на фоне Оливера». Истинная правда, но обязательно ли было мне это говорить? Любовь выбирает молодых.
– Как работа?
Это Шарлотта. Приятная женщина, обычно немногословная, довольно застенчивая и нервная, экстравагантная в выборе одежды. Сегодня на ней майка с надписью «Барби – шлюха» и башмаки на высоченных каблуках. До того, как мы расстались с Бет, я считал, что она неплохо ко мне относится.
– Понемногу. Я…
Здесь надо быть осторожней. Честно говоря, я сейчас получил небольшой заказ на «Пластиковые ведра Хопкинса», но, если я намекну хотя бы на малейший заработок, Бет тут же побежит к своим адвокатам и попытается урвать еще больший кусок моего ссохшегося пирога. Они настояли на том, чтобы за основу для вычетов были взяты мои прошлогодние заработки. Никого не волнует, что сегодня у меня есть заказ, а завтра нет, – и, к несчастью, прошлый год был самым прибыльным из последних четырех. Сейчас хороших заказов нет, и я в полной заднице. Работаю по шесть дней в неделю только для того, чтобы заплатить за жилье и выплатить алименты.
– Еще кусочек пирога, Дэнни?
– Нет, Оливер, спасибо.
Здесь хорошо. Солнце светит, вокруг друзья, из дома доносится смех Поппи.
– Миранда, как Калеб?
Калеб – семилетний сын Миранды, малопривлекательное существо с отвратительными манерами и страстью к насилию. Краем глаза я вижу, как он самозабвенно расчленяет извивающегося червяка палочкой от леденца. Миранда – деловая женщина, не лишенная живости и преуспевшая в пиар-бизнесе. Даже сейчас она разговаривает так, будто отчитывает одну из трех своих секретарш.
– Спасибо, хорошо. Как все мальчики. Ты же знаешь. Вечно какие-то драки.
А через несколько лет разборки и перестрелки, думаю я. Червяк уже разделен на шесть частей. Улыбка Калеба становится все шире.
– Милый мальчик. С отцом часто встречается? Обстановка слегка накаляется. Лиз демонстративно ставит чашку.
– Он уехал за границу на полгода. Звонит иногда.
– Вот сволочь, – бормочу я.
Бросать ребенка из-за того, что распался брак, – непростительно, недопустимо, по-любому, это последнее дело. Хотя, должен признаться, был момент, когда после очередного, четыреста сорок восьмого скандала за неделю мне захотелось исчезнуть, я лелеял мечту раствориться, убежать от всего этого подальше, оставить руины позади и начать все сначала. Это выглядит заманчиво, особенно со стороны. Кто знает, будь у меня другая женщина, другая жизнь… Но это неправильно. Так нельзя.
– Мне кажется, Калеб примирился с его отъездом.
Червяк разделен уже на двенадцать частей. Калеб тихонько смеется. Он присматривается к улитке, неторопливо переваливающейся по декоративному кирпичу сада. Кирпичу, который я выкладывал, в саду, который я вскапывал и взращивал в течение нескольких лет.
– Дэнни, возьми еще пирога.
Отвали, Оливер. Ты хочешь меня отравить. Отравить любовью, на которой замешан этот пирог, любовью, которой ты владеешь и от которой я отказался. Непонятно, почему она снова стала притягательной, как только ты заполучил ее.
– Ты приготовил этот пирог по особому рецепту? – задал я провокационный вопрос.
– О, я не умею готовить! – Оливер виновато щурит глаза. Очевидно, он считает свою гримасу очаровательной.
– Ах, я бедный-несчастный! – передразниваю я почти шепотом.
– Я просто
– Мужчины безнадежны, – изрекает Лиз с радостью и предсказуемостью, которой позавидует небесное светило.
– Правда? – спрашиваю я, допивая чай.
– Она просто шутит, – объясняет Шарлотта. – Мы любим мужчин, ведь так?
– Конечно, – кивает Миранда. – Ты слишком чувствительный, Дэнни.
– А ты, Лиз, не любишь мужчин, да? – спрашивает Оливер, бросая на меня заговорщический взгляд. Эти полмиллисекунды он мне почти нравится.
– Но я и не испытываю к ним неприязни, – говорит Лиз, скручивая косяк со сноровкой наркомана. – Просто я не считаю, что они идеально устроены. У них странные представления о жизни.
Пусть так, все нормально, я – наивный, ничего не понимающий младенец. Но я сижу во дворе некогда моего дома, в залитом солнцем саду, который тоже когда-то был моим. В этом саду сейчас собрались друзья
