– Что? Как?
– Я здесь и мне ничего не грозит, Генри. Это все, что тебе нужно знать.
– Но он – англичанин. Красномундирник. Враг. – Генри не сводил с лейтенанта напряженного взгляда.
– Друг, – тихо сказал Джон.
– Но…
– Друг, – подтвердила Бэнни. Он для нее больше, чем просто друг. Она это уже точно знала, но пока ничего никому не собиралась объяснять: на сегодня достаточно.
– Может, тебе следует вернуться, пока тебя не хватились, – голос у Брэндана был тихим, но выразительным.
Джон тряхнул головой:
– Да, долго идти.
– Не идти, – возразила Бэнни. – Ты не пойдешь, ты поедешь на моей лошади. Возьмешь мою лошадь.
– Я не могу взять твою лошадь.
– Да, конечно, он не может. – Согласился Брэндан. – И потом здесь не так уж далеко.
Джон посмотрел на Брэндана. Это был мимолетный взгляд, не вызывавший подозрений, но за годы шпионства, Джон научился собирать сведения, кинув на человека один-единственный взгляд.
Брэндан был спокоен, почти неестественно спокоен, казалось, он почти не удивлен тем, что произошло. Джону захотелось узнать, бывает ли брат Бесс хотя когда-нибудь встревожен и если да, то заметно ли это по нему. Может быть, про прошествии времени Лэйтон и сможет ответить на этот вопрос.
– Ты мог бы поехать со мной. Потом привести лошадь сюда, – предложил Джон.
Брэндан улыбнулся одними губами, в глазах отражалась глубокая работа мысли. Да, этого парня дураком никак не назовешь.
Брэндан медленно покачал головой.
– Нет. Отпустишь поводья и хлопнешь коня по спине, он сам найдет дорогу назад. Только вопрос, захочешь ли ты это сделать?
– Брэндан! – Бэнни была потрясена его грубостью. Он никогда не оскорблял никого и вообще всегда держал свое мнение при себе.
Джон, казалось, ничего не заметил.
– Да, хорошо. На улице светло, и я найду дорогу. Много раз по ней ходил.
Повернувшись спиной к Брэндану и остальным братьям, он еще раз проверил повязку. Ей никого не было видно из-за него. Его пальцы осторожно ощупывали ее ногу. Он слегка массажировал икру, и она ощутила через ткань бриджей теплоту его рук. Бесс почувствовала, как ее мышцы расслабились. Она облегченно вздохнула. Боль? Какая боль?
– Я передам тебе твою рубашку, – сказала она. Его лицо осветила улыбка.
– Оставь ее у себя. Теперь она твоя.
– Что случилось, черт возьми!
Сержант Хичкок поморщился, услышав громкий голос капитана, раздавшийся в тишине. То, что капитан так кричал, означало, что он сильно расстроен; капитан всегда гордился тем, что мог управлять своим выразительным голосом. Хотя он и служил в армии, он принадлежал к высшим слоям общества и не собирался опускаться до крика. Конечно, за исключением такого случая, когда почти весь его лагерь был разрушен налетчиками.
Хичкок грел руки у небольшого костерка. По-прежнему было холодно, и он не знал, когда сможет по- настоящему согреться. Пожар потушили, но оставалось еще достаточно работы до самого утра. Да и тогда вряд ли найдется хотя бы одна целая палатка, где можно было бы спокойно выспаться.
Он вздохнул: бесполезно переживать по поводу того, что нельзя исправить. За тридцать лет службы в армии Хичкок научился забывать о том, что уже прошло, и заниматься только насущными делами.
– Их было мало, капитан. Если бы поджигателей было больше, патрульные заметили бы.
– Как вы считаете, а вообще-то они должны были их заметить?
– Да.
– Почему же не заметили?
– Расслабились, капитан. Эти новички не видели войны, не нюхали пороху. Не знают, как легко можно умереть, если не обращать ни на что внимания.
– Это ваша работа, сержант, научить их быть бдительными.
Хичкок выпрямился. Он был не из тех, кто уклоняется от обязанностей или не признает своих ошибок.
– Так точно, капитан.
– Удвойте патруль и увеличьте время караула в два раза. Может быть, так они научатся быть внимательными.
– Да, сэр.
