кружилась голова, поэтому она не могла больше ни на что смотреть. Разве что на летящего в небе орла, которого снизу, с западной стороны, подсвечивали лучи солнца.
— А я смогу туда добраться? — слабым голосом спросила недовольная Принцесса.
— Ну, конечно. Теперь будет легко. Больше трудных мест нет.
Они поехали вдоль гряды, то вниз, то вверх, держась подветренной внутренней затененной стороны. Стремительно холодало. Потом опять пришлось подниматься вверх, и в конце концов они оказались на узком гребне, по обе стороны которого гора круто уходила вниз. Принцессе стало страшно. На мгновение она устремила взгляд вдаль и увидела сплошную пустыню, пустынные перевалы, опять пустыню, другие голубые перевалы и склоны, бесконечные и поблескивавшие под лучами солнца до самого горизонта на западе. Неземное, завораживающее, ужасное зрелище: как будто чудовищные громады, отполированные или обожженные, постепенно уменьшающиеся далеко-далеко на западе. Это было невыносимо. Слева тяжело преклонила колени громоздкая и будто скомканная горная гряда.
Принцесса закрыла глаза и заставила себя отвлечься от этих надрывающих душу картин. А кобыла все брела и брела. Дальше, дальше — опять против ветра.
Потом они повернулись спиной к ветру и лицом к горам. Принцессе показалось, что они сбились с тропы, так как ее больше не было видно.
— Нет, она есть, — сказал Ромеро, поднимая руку и показывая на что-то. — Видите зарубки на деревьях?
Усилием воли Принцесса вернулась мыслями к горам, и ей удалось разглядеть на бледно-серых мертвых елях старые, сделанные топором отметины. Однако из-за холода и ветра мозг отказывался ей служить.
Еще один поворот и опять спуск. Ромеро предупредил Принцессу, что дальше тропы не будет. Прокладывая себе путь, лошади скользили на голых камнях. День клонился к вечеру, солнце назойливо светило, опустившись ближе к земле — четыре часа. Холодало. Со всех сторон их окружали коренастые скалы и глубокие долины. Принцесса почти забыла о Ромеро.
Спешившись, он подошел к Принцессе, чтобы помочь ей. Ее немного пошатывало, однако она не призналась, что ей нехорошо.
— Нам надо вниз, — сказал Ромеро. — Я поведу лошадей.
Они стояли на вершине. Перед ними был крутой голый спуск, и на нем лишь кое-где виднелась чахлая, буро-желтая травка, освещенная вечерним уже солнцем. Склон был крутой и вогнутый. Принцессе показалось, что если она сейчас поскользнется, то полетит в пропасть, словно на санях.
Однако Принцесса взяла себя в руки. Ее взгляд вновь озарился волнением и решимостью.
Ветер свистел в ушах, ей слышались стоны елей далеко внизу. На щеках у Принцессы появился румянец, волосы растрепались. Она стала похожа на неугомонную сказочную фею.
— Нет, — заявила она. — Я сама поведу мою лошадь.
— Тогда смотрите, чтобы она не подмяла вас под себя, — сказал Ромеро и начал спуск, ловко управляясь с конем, прыгая с камня на камень, на траву, не упуская из виду ни одной канавки. Его конь то прыгал, то семенил следом, иногда останавливаясь, как вкопанный, с намертво прижатыми к камням передними ногами, не желая продолжать путь. И тогда Ромеро, глядя на него снизу, едва заметно трогал поводья и подбадривал испуганного коня. Резким движением тот опускал ногу, и спуск продолжался.
Принцесса дерзко и безрассудно последовала за Ромеро, держась не очень уверенно, но управляясь довольно быстро. И Ромеро, который постоянно оглядывался, чтобы видеть ее, смотрел, как она, словно птичка с причудливым оперением, летит вдоль склона, крутя головкой в сине-коричневом платке, и ее оранжевые бриджи сверкают на солнце, как утиные лапки. Гнедая кобыла прыгала и скользила следом. Как бы там ни было, Принцесса с бесстрашной решимостью приближалась к цели, крошечное живое пятнышко на огромной желто-коричневой горе. До чего же крошечное! Крошечное, словно птичье яичко. От восхищения у Ромеро кружилась голова.
Однако им надо было побыстрее спуститься, чтобы избавиться от холодного пронизывающего ветра. Внизу росли ели, среди камней бежал ручеек. Ромеро зигзагом спускался по склону. И следом за ним летела вниз крошечная яркая Принцесса, держа в руках длинный повод, на котором она вела неуклюжую кобылу, поскальзывавшуюся на камнях всеми четырьмя ногами.
Наконец цель была достигнута. Ветер остался наверху, и Ромеро уселся на солнышке, рядом с какими-то кустами, на которых краснели ягоды, похожие на морошку. Принцесса подошла к нему. У нее пылали щеки, а глаза стали темно-синими, намного темнее синего узора на ее платке, и сияли, как никогда.
— Мы это сделали, — сказал Ромеро.
— Да, — отозвалась Принцесса, бросая поводья и опускаясь на траву, не в силах ни говорить, ни думать.
Но, слава богу, внизу было безветренно и солнечно.
Немного погодя к Принцессе вернулась способность думать и владеть собой. Она выпила воды. Ромеро занялся седлами. Потом они снова пустились в путь, вдоль ручья ведя на поводу лошадей. Прошло какое-то время, прежде чем они опять поехали верхом.
Они ехали вглубь долины, в осиновые заросли. Между слабыми тонкими деревьями пробивались лучи солнца; листья осин, похожие на диски, качались, словно подавая сигналы, и разбрызгивали золото, слепившее Принцессу. Она ехала наугад, ничего не видя за золотым сверканием.
Потом они оказались в тени, в гуще смолистых елей. Жестокие ветки все время старались выбить Принцессу из седла. Ей приходилось крутиться и уворачиваться от них.
Вдруг опять появилась тропинка. И тотчас они выехали на солнце, оказавшись на краю ельника, где стояла старая хижина. А на дне небольшой голой долины, где были одни серые камни и кое-где лежали кучи булыжников, Принцесса увидела круглое озерцо насыщенного зеленого цвета, темно-зеленого цвета. Солнечные лучи вот-вот готовились его покинуть.
И правда: пока Принцесса стояла и смотрела на озеро, тень накрыла и хижину и ее самое; в долину ведь раньше опускаются сумерки. Зато вершины гор еще сверкали на солнце.
Хижина оказалась крохотной, с земляным полом и снятой с петель дверью. Внутри, кроме настила вместо кровати, трех круглых чурбаков вместо табуретов и примитивного очага, не было ничего — больше ни на что не хватило бы места. Двоим было не разойтись. Крыша отсутствовала — но Ромеро накрыл домик пушистым лапником.
В этом месте царила мерзость запустения, присущая дикому буйному лесу, мерзость запустения, присущая обиталищу диких зверей, загаженному испражнениями, мерзость запустения, присущая девственной природе. Принцесса воочию увидела эту мерзость. К тому же она едва не падала от усталости.
Ромеро торопливо насобирал веток и развел огонь в очаге, а потом отправился к лошадям. Принцесса абсолютно машинально подкладывала в огонь одну ветку за другой и в странном оцепенении завороженно наблюдала за язычками пламени. Развести большой огонь она не могла — сгорела бы хижина. Дым летел наружу через сложенную из глины и камней обветшавшую трубу.
Когда Ромеро вернулся с седлами и седельными сумками, чтобы повесить их на стену, то увидел, что маленькая Принцесса сидит на чурбаке перед старым очагом, протянув к огню крошечные ручки, и ее оранжевые бриджи сверкают, почти так же ярко, как огонь. Сама она была как будто не в себе.
— Может быть, виски или чаю? Или подождете, пока сварится суп? — спросил он.
Принцесса встала и, довольно смутно понимая, что он говорит, посмотрела на него блестящим, не совсем осмысленным взглядом; на ее щеках горел чахоточный румянец.
— Чаю, — сказала она, — с капелькой виски. Где чайник?
— Подождите. Сейчас я все принесу.
Принцесса взяла пальто, висевшее на седле, и последовала за Ромеро. Выйдя наружу, она словно бы угодила в чашу, наполненную черной тенью. А небо все еще сияло голубизной, и вершины гор сверкали осинами, словно там горел огонь.
Лошади щипали траву, росшую между камнями. Ромеро отодвинул кучу серых валунов и принялся разгребать ветки и камни, пока не показался вход в узкую старую нору. Это был склад. Ромеро вытащил стопку одеял, кастрюли, маленькую керосиновую печку. Действовал он быстро, энергично, уверенно.
