украшения. — Это розовый кварц. Он символизирует любовь, а это, — она указала на круглые фиолетовые камни, вставленные в звенья цепи, — аметисты — символ разума. Такое сочетание камней означает разум, порождающий любовь. Здесь же, — она опустила взгляд на ожерелье его матери, — камни расположены так, как должно быть — и как было на протяжении веков.
— То есть, — Ричард слегка нахмурился, следуя за ходом ее мыслей, — это, — он коснулся ожерелья на ее груди и поразился, насколько горячим оно оказалось, — символизирует разум, ведомый любовью?
Катриона кивнула:
— Так было задумано с самого начала. Это послание Госпожи, которое должна усвоить каждая послушница и жить в соответствии с ним. Любовь является движущей силой, которая стоит за всем. Все наши решения, мысли и поступки должны направляться любовью.
Помолчав, Ричард положил драгоценный подарок на столик и посмотрел на жену. Судя по ее восторженному выражению, он не мог сделать ей более значительного подарка.
— Но как оно могло попасть к моей матери?
— Должно быть, она тоже была послушницей, — предположила Катриона. Ричард с сомнением поднял брови. — Это вполне возможно. Она родом с предгорья, где когда-то обитали многочисленные последователи Госпожи. Не исключено, что твоя мать принадлежала к одной из древнейших ветвей послушниц, но не прошла обучения. Или ее насильно выдали за Шеймуса.
Лежа на подушке, Ричард сосредоточенно размышлял, не отрывая взгляда от зеленых глаз своей колдуньи.
— Помыслы Госпожи слишком сложны, чтобы мы могли их постигнуть. — Она подалась вперед, выражение ее лица изменилось. — Перестань думать об этом, — мягко, но властно слетело с ее уст.
В следующее мгновение она приникла к нему в томительно-сладком поцелуе. Ричард не стал противиться ее колдовским уловкам, увлекавшим их обоих в водоворот страсти.
Ричард последовал за женой, которая пылко и самозабвенно вела его в танце любви. Обхватив ладонями ее бедра, он подался вперед и втянул в рот напрягшийся сосок. Сдавленный крик был ему наградой. В чувственном дурмане он ласкал пышные округлости, а перед глазами качалось ожерелье его матери, украшавшее порозовевшую кожу жены.
Нараставшее напряжение достигло высшей точки, и последовал взрыв. Катриона застыла на пике страсти, а затем с долгим восторженным всхлипом рухнула на Ричарда.
Он крепко прижал ее к себе, упиваясь ощущением полноты и завершенности, которую неизменно испытывал, погрузившись в ее нежную сладость. Подвеска матери, зажатая между их телами, пульсировала и источала тепло, не имевшее отношения к жару их тел.
Прижавшись щекой к огненным волосам жены, Ричард закрыл глаза и глубоко вздохнул. Как ожерелью его матери было суждено найти путь к его колдунье, так и ему, ее единственному сыну, было предназначено найти здесь свой дом и спасение.
С долгим, потрясшим все его существо стоном он подчинился судьбе.
— Хозяин!
Обернувшись, Ричард увидел торопливо шагавшего через двор фермера.
— В чем дело, Кимптон?
Мужчина сдернул с головы шапку.
— Вы велели, сэр, чтобы мы докладывали, ежели что не так.
— Верно. И что же не так?
— Да ворота южного загона. — Он хитро прищурился. — Вечером, когда я делал обход, они были закрыты, а нынче утром мой младшенький видел, что они распахнуты настежь.
Взгляд Ричарда стал сосредоточенным.
— Он закрыл их?
— Само собой, сэр. — Фермер кивнул. — Я проверил потом. С засовом все в порядке.
Ричард улыбнулся:
— Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.
Сэр Олвин Глен прибыл сразу после ленча.
Бесцеремонно сунув шляпу Хендерсону, он направился прямо в кабинет Катрионы и начал бушевать, едва переступив порог.
— Мисс Хеннеси! Я должен заявить протест…
— К кому вы обращаетесь, сэр?
Холодный тон хозяйки заставил его умолкнуть на полуслове. Переведя дух, он вспомнил с некоторым опозданием о хороших манерах и поклонился:
— Миссис Кинстер.
После напряженных трудов в постели Катриона пребывала в твердой уверенности, что заслужила это имя. Величественно кивнув, она промолвила:
— Чему обязана, сэр, чести видеть вас?
— Своему скоту, разумеется! — заявил сэр Олвин с явным наслаждением. — Чего ждать от животных, которые всю зиму бродят по полям в поисках прокорма?
— Не имею понятия. — Катриона одарила его безмятежным взглядом. — Если дело касается скота, вам нужно поговорить с моим мужем. Стадо находится в его ведении.
— Ну и какой в этом прок, — фыркнул толстяк, — если он в Лондоне?
— О нет, я гораздо ближе.
Глен подпрыгнул и резко обернулся, обнаружив за своей спиной Ричарда. Несмотря на любезную улыбку, тот напоминал волка, заметившего неосторожно забредшую в его владения собаку.
Катриона изо всех сил старалась сохранить серьезный вид. Что же касается Макардла, тот сидел, не поднимая глаз от расчетной книги, только кончики ушей постепенно краснели.
Непринужденно проследовав в комнату, Ричард небрежно поинтересовался:
— Так в чем дело?
Побагровевший сэр Олвин выпалил, брызгая слюной:
— Животные из долины забрались в мои владения и вытоптали посадки!
— Неужели? — Ричард изобразил удивление. — И когда же это случилось?
— Сегодня, рано утром.
— Понятно. — Ричард повернулся к Хендерсону, стоявшему в дверях. — Позови Макалви.
— Слушаюсь, сэр.
Макалви, должно быть, ждал за дверью. Они с Хендерсоном появились раньше, чем успело лопнуть натянутое молчание в кабинете.
— Макалви, — обратился к скотнику Ричард. — У нас пропадали сегодня животные?
Тот затряс лохматой головой:
— Нет, сэр.
— Откуда тебе знать? — презрительно бросил Глен. — Скот из долины где только не шляется, особенно зимой.
— Может, так и было раньше, — возразил Макалви, — когда мы платили вам за потраву капусты или, к примеру, пшеницы. Только теперь все — конец.
Гость набычился:
— Как это понимать?
— Так и понимать, сэр Олвин, — вмешался Ричард. — Конец. — Он улыбнулся. — Мы построили хлев для зимовки скота и согнали туда всех животных еще до последнего снегопада. Если бы они разбрелись, остались бы следы. — Он снова улыбнулся — Но следов нет. Если вы соизволите пойти с Макалви, уверен, он будет счастлив пересчитать стадо и продемонстрировать вам все наши нововведения.
Незваный гость, казалось, потерял дар речи.
— Что же касается вашей жалобы, — лениво добавил Ричард, — если ваши посадки действительно пострадали, то виной тому, боюсь, ваш собственный скот.
На лице сэра Олвина отразилась внутренняя борьба: оно пошло пятнами, на лбу проступили вены. Кипя от злобы, он развернулся на каблуках, выхватил шляпу из рук Хендерсона и нахлобучил ее на голову. Спохватившись в последнюю минуту, он коротко кивнул Катрионе, затем отвесил принужденный поклон
