– Пенни, я знаю эти игры: сам играл в них последние тринадцать лет. Вещи далеко не всегда таковы, какими кажутся. Остынь, и немного подумаем. Прежде всего мне необходимо послать в Лондон гонца. Возможно, Далзил еще не успел проверить. Ты слышала Денниса Гиббса. Кто знает, вдруг твой отец был замешан в чем-то куда более глубоком, чем мы предполагали.
Он старайся найти извинения, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной. Столь жестоко преданной отцом и братом. Боль в сердце и душе становилась все острее. Чарлз пытался облегчить ее страдания, но…
Она молча кивнула.
Пришлось подождать, пока он не затянул яхту парусиной и не завязал узлы. Какое счастье, что сейчас темно и тихо.
Чувствовала она себя ужасно. Подозрения зрели в ней много лет; только за последние несколько месяцев она обнаружила столько новых фактов, рисующих отца и брата в ужасном свете.
В глубине души она понимала, что вся реакция на предательство родных каким-то образом связана с тем, что она испытывает… до сих пор испытывает к Чарлзу. Мысль о том, что деяния брата и отца, совершаемые ими ради собственной пользы и прибыли, могли привести Чарлза и ему подобных на край гибели, поставить в еще более опасное положение, потрясла ее до глубины души, наполнила чем-то куда более буйным, неукротимым, чем обычная ярость, чем-то куда более мощным и разрушительным, чем обычное пренебрежение.
Чарлз выпрямился, еще раз проверил узлы и лини, державшие яхту. Пенни смутно подивилась превратностям судьбы, приведшим ее сюда, к трупу бывшего друга Гренвилла, поплатившегося за свою роль в заговоре. Но теперь свидетельство измены у нее в руках, а рядом стоит Чарлз.
– Пойдем. – Он взял у нее сигнальные флажки, подхватил под руку. – Едем домой.
Он имел в виду Эбби, и она была этому рада. Ее домом был Уоллингем-Холл, и все же думы об отце и брате так растревожили, что она вряд ли обретет там покой.
Подойдя к Домино, Чарлз приторочил флажки к седлу, усадил ее на кобылку и поехал вперед. Чуть подальше речная тропа соединялась с другой, уже пошире, ведущей к Лостуителу.
Они добрались до Эбби только под утро. Чарлз снова велел конюхам идти спать, а сам развел коней по стойлам.
Пенни попыталась расседлать кобылу, но поняла, что дрожит в ознобе. Одно дело размышлять, строить планы и версии, даже принимать участие в расследовании, и совсем другое – найти недавно убитого шпиона вместе с неоспоримым доказательством измены отца и брата.
Голова раскалывалась, мысли разбегались. Прерывисто вздохнув, она вынудила себя работать: расседлала кобылу и растерла соломой.
Чарлз поглядывал на нее, но молчал.
Закончив растирать свою лошадь, он подошел помочь Пенни, все так же не произнося ни слова.
Пенни задала кобылке корму и воды, после чего прислонилась к перегородке стойла и стала ждать.
Он оставил путаницу флажков на верху перегородки, откуда издевательски подмигивал герб Селборнов. Пенни отвернулась.
Чарлз вышел из стойла, прикрыл дверцу, сгреб флажки, и они направились к дому. Оказавшись в вестибюле, он тихо попросил:
– Пойдем в библиотеку.
Она подчинилась, слишком уставшая, чтобы допытываться о причинах.
Он повел ее в комнату, сунул флажки в ящик письменного стола и отошел к подставке для графинов с вином. Налил бренди в два бокала и протянул один ей:
– Выпей.
– Я не пью бренди, – отказалась она. Он сделал глоток и строго свел брови:
– Предпочитаешь, чтобы я влил в тебя бренди?
Пенни недоуменно уставилась на него, почти уверенная, что он не посмеет, и неожиданно осознала, что Чарлз не шутит. Она пригубила, поморщилась:
– Какая гадость!
И отставила бокал. Он шагнул к ней. Пенни сверкнула глазами, снова схватила бокал и глотнула.
Чарлз продолжал смотреть на нее, пока она не осушила бокал.
– Молодец.
Он поставил ее бокал на стол вместе со своим и снова взял ее руку.
Ей уже надоело, что он вечно тащит ее за собой, но с другой стороны, это означало, что времени думать не остается.
Ее покорность тревожила Чарлза. Он понимал, что она верит в измену родных и это хуже любой пытки. Неприятно видеть ее в таком состоянии. Она казалась такой беззащитной и хрупкой, что могла в любой момент рассыпаться на миллион осколков. Он всегда видел в ней ту, которую должен защищать, и по этой причине не мог бормотать банальности. Не мог предложить ей ложную надежду.
Завтра же он пошлет человека в Лондон: хотя не существует контактов с французами, о которых не знает Далзил, вполне возможно, что происходит нечто такое, о чем тот не осведомлен.
Весьма шаткая надежда, но все же проверить не мешает.
А пока что состояние Пенни было только одной из проблем, и, возможно, наименее сложной.
