просто выгравировать желобки, но Энджел любила комбинировать разную технику.
Она включила печь для обжига, натянула перчатки и вернулась к столу с подсветкой.
Взяв в правую руку стеклорез, Энджел приложила кусок малинового стекла к сделанному из бумаги чертежу, который она расстелила на столе. Пробивающийся через бумагу свет лампы вырисовывал черные линии, которым она должна следовать. Ролик стеклореза заскрипел, когда Энджел провела им по гладкой поверхности.
Сделав первый надрез, Энджел опустила инструмент и осторожно надавила на стекло.
Несмотря на свое название, стеклорез на самом деле не разрезал стекло, а образовывал линию измененной молекулярной структуры. С точки зрения физики стекло могло вести себя наподобие жидкости, а не твердого тела, то есть в некотором роде восстанавливаться.
Если не разделить кусочки стекла в течение нескольких минут после надреза, молекулы вновь соединятся друг с другом, и линия разлома станет неровной.
Узор из ягод был слишком сложным, чтобы его можно было изготовить за один заход. Вырезав требуемые фрагменты, Энджел достала специальные кусачки и принялась обрабатывать края, пока не достигла желаемой формы. Эта операция требовала внимания и сосредоточенности, и то, и другое сейчас было жизненно необходимо Энджел, как лекарство.
Тем не менее ум ее исподволь продолжал нащупывать выход из сложившейся ситуации, который позволил бы ей обрести душевное равновесие и жить не только настоящим.
Работа со стеклом всегда приносила успокоение Энджел. Вначале она помогала справляться с маленькими разочарованиями детства, а потом помогла примириться и с ужасающей смертью ее родителей, Гранта и его матери в огне аварии. Она поможет ей и с Хоком!
Работая в тишине, где слышался лишь скрип разрезаемого стекла, Энджел готовила свой подарок миссис Карей. Когда печь нагрелась, Энджел поместила туда «листья», а пока они обжигались, занялась бледно-золотистым стеклом. Это был большой кусок с неровными краями, но вместе с тем странно привлекательный. Уверенными движениями Энджел обрезала его края, многолетний опыт позволял ей делать это не раздумывая.
Затем она поместила на стол кусок дерева и достала специальный подрамник.
Энджел проработала всю ночь, отвлекаясь лишь на то, чтобы вытереть слезы, которые непроизвольно наворачивались на глаза.
Она замечала их, только когда картина начинала расплываться у нее перед глазами, а старые воспоминания смешивались с новой болью.
За окном посветлело, но Энджел не заметила восхода солнца, так же как не чувствовала, что ноют от усталости мышцы ног, и не видела следов слез на обшлагах рукавов, которыми она вытирала глаза. Все ее внимание было приковано к картине.
Энджел смешала цемент, готовясь наложить его на витраж, — необходимая завершающая деталь; это не позволит выпасть стеклянным кусочкам.
Она наносила цемент на обе стороны законченного витража, заполнив им все зазоры между стеклом и рамой. Затем, прежде чем раствор схватился, она сняла лишний цемент деревянным скребком, следя, чтобы линии рисунка оставались такими же чистыми, как само стекло.
Алые краски восхода заменил яркий свет дня, но Энджел все еще не поднимала глаз от работы. Неожиданно за ее спиной раздался скрип деревянного пола, и в комнату вошел заспанный Дерри:
— Энджи! Что случилось? Почему ты не на рыбалке?
Глава 15
Энджел обернулась и с удивлением обнаружила, что наступило утро.
Она крепко зажмурилась, затем медленно открыла глаза и впервые за несколько часов оторвала взгляд от рабочего стола.
Дерри подошел ближе, слегка раскачиваясь всем телом на костылях:
— Энджи, сколько часов ты работала?
— Некоторое время, — уклончиво ответила Энджел и снова перевела взгляд на витраж. — Я почти закончила.
На самом деле она закончила еще час назад, а потом просто водила деревянным скребком по давно уложенному стеклу. Ей нравились и цвет, и форма — все в целом, что сотворило ее воображение из простых кусочков стекла.
Дерри нахмурился:
— Ты, наверное, просидела над этим всю ночь?
Она неопределенно хмыкнула.
— Энджи!
Она со вздохом отложила деревянный скребок, зная, что ей не удастся избежать вопроса, как она оказалась дома и почему не поехала с Хоком.
— Да, я работала всю ночь.
— С тобой давно такого не было.
— Да.
— Энджи, — мягко сказал Дерри, — в чем дело? Это из-за того, что в прошлую ночь была годовщина той аварии?
Энджел замерла в нерешительности. Будет проще, если Дерри решит, что она не поехала с Хоком, чтобы не осквернять память о той трагедии веселой прогулкой.
Проще, но это не вся правда.
— Отчасти да, — сказала Энджел и посмотрела наконец Дерри в глаза. — Но главная причина в том, что мы с мистером Хокинсом не в состоянии прожить рядом ни минуты.
Его голубые глаза округлились от удивления.
— Что случилось? — Голос Дерри вдруг зазвучал неожиданно твердо. — Он приставал к тебе, да?
Уголки рта Энджел презрительно опустились. Так же, как бывало у Хока.
— Приставал? — повторила она. — Нет, так можно сказать, только если человек хоть что-то чувствует к тебе. А Хок ничего не чувствовал.
Энджел произнесла это спокойно и уверенно, потому что не сомневалась, что говорит правду. К тому же приставание подразумевает, что тебе это не нравится. А прикосновения Хока были очень желанны. Во всяком случае сначала. Только Хок не испытывал ничего, что принято вкладывать в слово «чувства».
Они слишком мало знали друг друга, чтобы действительно что-то чувствовать. Потому так ошиблись друг в друге.
Дерри перевел дух:
— Тогда что же случилось?
— Мы говорим на разных языках, — коротко ответила Энджел.
Дерри был озадачен, но Энджел, похоже, не собиралась продолжать разговор.
— Что ты имеешь в виду? — упорствовал Дерри.
— Тебе что-нибудь говорит слово «женоненавистник?» — спросила Энджел, машинально теребя в руках деревянный скребок.
— Я еще не достаточно проснулся, чтобы играть в слова, — ответил Дерри.
— Мистер Майлз Хокинс — женоненавистник. Он ненавидит женщин и не доверяет им. А я женщина, поэтому он ненавидит меня и не доверяет мне. — Все это Энджел сказала без всякого выражения, спокойно глядя на Дерри своими темно-зелеными глазами. — Поэтому мне неприятно находиться рядом с ним, ему также невыносима моя компания.
Наступило молчание. Дерри пытался представить себе человека, который может ненавидеть или не доверять этой бледной, усталой женщине, что стоит перед ним и в чьих глазах таится так много горьких воспоминаний.
— Я не могу в это поверить, — сказал Дерри.
— А я могу.
Энджел усталым жестом отложила скребок.
— Позвони по радиотелефону Карлсону, — сказала она. — Когда мы наткнулись на него в бухте Браун- Бей, он приглашал Хока поехать с ним на рыбалку.
