— Что, например?
— Например, всем сдать нормы ГТО, — вклинился Ветров.
— Ну, ты даешь! — воскликнул Иван и яростно плюнул на бляху — с нормами ГТО у него был полнейший завал.
— По этому поводу есть анекдот, — оживился Степа, — поспорили американец, француз и русский, кто из них самый быстрый…
— Да подожди ты, — оборвал его Седов, — давайте что-нибудь придумаем.
— Женька уже предложил, — сказал Алишер, — а можно еще всем стать отличниками или выиграть спартакиаду.
— Да нет, тут мы действительно не потянем, нужно что-то попроще.
— Лучше всего клад найти, — мечтательно проговорил Иван, у которого страсть к блестящему металлу была в крови — его дядя был какой-то шишкой в министерстве финансов, — сдали бы государству этак миллиончиков десять…
— Дорого выйдет торжественный марш, лучше совсем не сдавать.
— Дура, это ж подсудное дело! А если по-честному, то двадцать пять процентов законно наших. Два с половиной миллиона, по сто тысяч на каждого. Если положить на бессрочный вклад, три процента годовых — три тысячи в год на брата, или 250 рублей в месяц.
— Дошли! — воскликнул Алишер. — Зачем рантье офицерские погоны? Нужно тогда вообще прекратить учебу.
Ветров зевнул и голосом Сократа сказал:
— Ты хочешь сразу с места в карьеру.
— Придумал! — радостно вскричал Седов. — Нам нужно подписаться на заем. Выступить с инициативой.
— Это с каких же доходов? Подписку осуществляют те, кто получает денежное удовольствие, — напомнил Женя тем же голосом.
— Брось ты, — отмахнулся Седов. — Что мы, жлобы какие? Попросим из дома, пусть вышлют по пятьдесят-сто… Тоже мне деньги, лишний раз конфет не купишь…
После упоминания о жлобстве ребята осторожно молчали, лишь Алишер напомнил, что Сократ запретил делать это, и нечего лезть на рожон. Но Седов не хотел расставаться с придумкой и убежденно продолжил:
— Дело провернем, пока власть в наших руках. Поставим Сократа перед свершившимся фактом, проинформируем Гуська про почин, тот живо ухватится.
— Скажем: вот нажарили молодыми сердцами на комсомольский слюбинг, — усмехнулся Ветров и заключил: — Ерунда!
— У тебя все ерунда, — с неожиданной злостью сказал Строев, — легче всего ехидничать и зубы скалить.
— Есть анекдот, — снова возник Степа, — русский колет дрова и гыкает. Еврей его спрашивает: зачем гыкаешь? «Так легче», — отвечает тот. «Тогда давай я гыкать буду», — предлагает еврей.
— Знаешь, кто клинопись расшифровал? — спросил Ветров.
— Какой-то немец, а что?
— А то, что твой анекдот был клинописью выбит. Не помню только, в третьем или втором тысячелетии до нашей эры.
— Да заткнитесь вы! — прикрикнул Седов. — Давайте о деле.
— Я — за! — воскликнул Седов.
— И я! — сказал из своего угла Голубев.
— А я — против, — твердо произнес Алишер, — у меня нет денег.
— Особо нуждающихся не привлекаем. А ты, Лабутя?
— «Я как все», — сказал японец и сделал вид, будто совершает харакири.
— Ясно, тогда узнаем, как думают все. Будите! — приказал Седов и ткнул в бок сопящего соседа.
Вскоре спальня зашумела возбужденными голосами. Привлеченный шумом, прибежал дневальный, за ним дежурный по роте. На них не обращали внимания. Седов заносил в свой блокнот фамилии и сумму подписки. Те, кто уже успел заснуть, медленно приходили в себя, а когда до них доходило, в чем дело, недовольно бурчали и откидывались на подушки. Настойчивый Седов с группой единомышленников принимался за разъяснительную работу, и многие вскоре поняли, что лучше всего согласиться. Список «добровольцев» рос довольно быстро.
— Атас! Дежурный по училищу! — запоздало предупредил кто-то, и в спальню стремительно вошел майор Мамедов, командир отличившейся сегодня пятой роты.
— Зачем шум? Зачем свет после отбоя? — сердито выкрикнул он.
Спальня молчала, демонстрируя редкую дисциплинированность: все, как требовалось правилами поведения, лежали на правом боку, правая рука под головой, левая — поверх одеяла. Кто-то неумело изображал храп.
— Молчите? Не хотите разговаривать со старшими лежа? Придется сыграть вам подъем…
Седов опередил ненавистную команду и проговорил:
— Мы осуществляли комсомольский почин.
Его ехидно поддержали:
— Хотим шагать в ногу со всем народом…
Ветров не удержался и добавил:
— …к остроконечным вершинам коммунизма.
— Прекратить говорить! — строго сказал Мамедов. — Если услышу хоть одно слово, будете шагать в ногу, но не с народом, а одни, вокруг училища.
Он потушил свет и вышел.
— Продолжим, — сказал упрямый Седов, вынимая из-под подушки электрический фонарик, — в списке семнадцать человек. Общая сумма… общая сумма девятьсот сорок рублей. Маловато…
— А сколько нужно?
— Хотя бы пару тысяч, чтобы на почин потянуло.
И кампания продолжилась. Вскоре сдались самые стойкие, только Алишер остался непоколебим. Посчитали снова. До заветной цифры оставалось совсем немного. Седов предложил накинуть еще по десятке.
— Пусть накидывают те, у кого меньше всех, — сказал Лабутя.
— Раскошеливайся, Женя, — Седов посветил в сторону Ветрова, — у тебя всего тридцать рублей.
— Я больше не могу, — смешался тот, ему было почему-то стыдно.
— А кто может? — настаивал Седов. — Вон Иван и так на двести рублей подписался.
Женя молчал. Перед ним возникло лицо мамы, вечно озабоченной нехваткой денег. Разве имел право он, живущий в сытости, просить хотя бы рубль у нее, получающей скромную зарплату машинистки и воспитывающей двух малолетних дочек?
— Еще один особо нуждающийся? — прервал молчание Строев и зевнул. — Ладно, я внесу за него десятку. Мне все равно, просить двести или двести десять.
А такого прозвучавшего в его голосе презрения Женя стерпеть не мог.
— Не надо мне твоей десятки, — вспыхнул он, — сколько там не хватает? Девяносто рублей? Вот и напиши их на меня.
— Молоток, — обрадовался Седов, — лавочка закрыта, всем спать.
И вскоре все вокруг затихло. Лишь Женя Ветров никак не мог заснуть. Он беспокойно ворочался, корил себя за несдержанность и все думал, где сможет достать эти несчастные сто двадцать рублей.
Утром после подъема вопрос возник снова и не оставлял в покое Ветрова весь день. Женя поглядывал на лица товарищей, стараясь отыскать в них ту же озабоченность, — но нет, похоже, случившееся мало кого волновало. Может быть, это шутка? — мелькала мысль. Увы, надежды рассеялись во время второго завтрака. В столовой к ним подошел Гусек и приказал собраться во дворе у главного входа, где будет производиться фотографирование — почин стал оформляться документально. Сначала сделали общий снимок, потом запечатлели наиболее щедрых подписчиков. Среди них оказался и Ветров. Он хотел было
