Петров издевательски фыркнул:
— С вам! Говорить хоть бы выучился, Кострома.
Он попал в точку — нынче особый отдел действительно представлялся костромским парнем, а те всегда сердятся, когда им об этом напоминают, ибо, кроме всего прочего, кострома — чучело из соломы. Поди знай, какую букву имеют в виду насмешники, большую или маленькую?
Цыпляев смерил его гневным взглядом:
— Это откуда такой грамотей? Документы!
— А этого не хочешь? — Петров поводил перед ним согнутой рукой.
Взбешенный особист стал расстегивать кобуру и яростно крикнул:
— Руки за голову!
Петров смотрел с улыбкой и не спешил выполнить команду.
— Кому сказано?
Цыпляев принялся раздувать ноздри и, не отрывая горящих плошек, передернул затвор. Ну, сколько на это нужно? — доли секунды, а Петрову и их оказалось довольно — в результате молниеносного приема пистолет оказался на земле, а особист в кювете.
— Взять его! Чего стоите? — закричал он оттуда.
Солдат, бросившийся выполнять приказ, тотчас же присоединился к нему.
— Третьего ломаю! — предупредил Петров.
Желающих ломаться не оказалось. Он поднял пистолет и скомандовал выходить. Цыпляев неуклюже выбрался на обочину.
— Вы за это ответите, — хрипло выдохнул он.
— Уже и вежливости научился, — хмыкнул Петров. — И кто тебе про нас насигналил, не замполит ли?
— У меня была с нем беседа, — последовал уклончивый ответ.
— Ясно. И где сейчас этот сигнальщик?
— Поехал навстречу колонне.
— А с нами что хотел сделать?
— Допросил бы, выяснил, где сообщники, кто за вами стоит…
Ветрову сразу вспомнился старшина Сердюк с его неизменным: «От кого шел? Пароли, явки, адреса?» Подумалось: столько лет прошло, выросло новое поколение, а они — будто в спящем королевстве. Петров, верно, подумал о том же и удивился:
— И кто тебя в органы определил? Нахватался слов: ответите, вопросы задаю я, где сообщники? А безоружного человека взять не мог.
Цыпляев шмыгнул разбитым носом:
— Пистолет отдайте.
— Успеется. Пойди, приведи себя в порядок.
Тот тяжело потопал к притаившейся машине, а Петров, глядя на эти нескладные движения, покачал головой и выразительно плюнул.
По вопросу дальнейших действий выявились разногласия. Одни предлагали ехать дальше, проводить собрания и принимать резолюции, другие считали целесообразным ехать к Ильину и убедить его отдать приказ об остановке движения подчиненных частей. Примирил Петров — пусть все отправляются навстречу колонне и там поработают, а он с особистом найдет командующего и привезет его.
— Вы же все толковали про кадетское братство, что же он, не послушает своих ребят? Дайте только знак…
«Ребята» переглянулись — а ведь верно! Ветров поспешил в машину и черканул несколько строк. Пока писал, Лабутя незаметно шепнул особисту:
— Видел, что за птицы? Брать преждевременно, выявим связи. Оставь своих людей для наблюдения, а сам немедленно к командующему. Доставь полковника Петрова с донесением.
— Петрова? А-а, псевдоним, понимаю, — обрадовался тот и побежал отдавать распоряжение.
Лабутя заглянул к Ветрову в машину:
— Написал? Курьер готов. И не надо мучиться. Хам сказал царице Хаме: прозы нет, пиши стихами.
— Я так и сделал, — улыбнулся Ветров и протянул Лабуте записку. Там стояло его старое четверостишие с несколько измененными словами:
Под ним подписи: Алишер, Лабутя, Жека.
— Молоток! — одобрил Лабутя. — Пусть теперь попробует не откликнуться.
Через минуту машина офицера особого отдела понеслась в мокрую темноту.
Ночь для генерал-лейтенанта Ильина выдалась тревожной. Смена власти — событие незаурядное, и так уж повелось, что лидеры у нас по своей воле не уходят, все как-то внезапно, словно специально для проверки боевой готовности войск. Помимо обычной работы хватало разного рода звонков от однокашников по Академии Генштаба, партийных и советских работников, с кем приходилось встречаться в повседневной жизни. Интересовались обстановкой, прощупывали отношение к происходящему. У него на этот счет было давнее правило: не принимать участия в политических играх. Кое-кто из коллег, кому показался узким военный мундир, начал мечтать о масштабах государственного деятеля, даже о президентстве, он же профессии изменять не намеревался и хотел делать свое дело. Так и отвечал: у меня-де сапоги в порядке, а выше сапога не сужу.
Он привык гнать от себя всякие сомнения в целесообразности полученных свыше распоряжений и способности руководителей страны принимать верные политические решения. Гнал даже в самую глухую пору, когда «маразм крепчал». Слава богу, жизнь щадила и не заставляла применять силу против сограждан. Некоторым однокашникам повезло менее, но и там, например в Тбилиси, приходилось успокаивать не народ, а бесчинствующих молодчиков и хулиганов, в общем, как стали говорить, деструктивных элементов. Так что привычная схема работала.
Во второй половине дня пришел приказ о выдвижении его войск к Москве, и проблемы пошли обвалом. Это ведь не стандартная тревожная ситуация, годами отработанная до мелочей. Возникли сотни неожиданных вопросов, начиная от инструкций по применению огнестрельного оружия и кончая сугубо земными: как будет отправлять естественные надобности большая человеческая масса в столичном городе. Офицеры-то у нас не очень-то приучены принимать самостоятельные решения. Если нет инструкций, предпочитают обращаться по команде, вот и повалила лавина, не до политики.
Но как бы ни гнать сомнения, как бы ни хоронить их в обвальной мелочевке, они в этот вечер то и дело возникали. В московском гарнизоне войск достаточно, почему потребовался дополнительный контингент? Если для усиления, то утверждения о жалкой горстке деструктивных элементов нелепы. Если для замены, то ситуация и вовсе необычная: за долгую службу еще не приходилось сталкиваться с фактами открытого неповиновения войск распоряжениям правительства. Дошли, правда, слухи о строптивости десантников, флотских командиров и ленинградских полководцев, но им верилось с трудом. Пришлось вызвать начальника разведки и приказать разобраться в обстановке. Тот выглядел растерянным: какими силами, какими средствами? Он знает, как вести разведку противника в полосе армии, а разведкой своих войск занимается другое ведомство… Ильин вышел из себя: делайте, что хотите — посылайте людей, обзванивайте знакомых, читайте листовки, слушайте «голоса». Проявите же, наконец, профессионализм и находчивость. Накричал, конечно, зря и понимал, что не по делу, а все потому, что чувствовал себя не в своей тарелке.
С каждой минутой тревога нарастала. Есть такое понятие — профессиональное чутье. Все показатели
