– Он с ума с вами сейчас сойдёт, – мрачно закончил Джордж. – Вы, кажется, приехали сюда не для того, чтобы ругаться, как дачники в пригородной электричке. Соберитесь с силами и назовите любой адрес. Любой из этих шестидесяти, кажется, трёх. Ведь смогли же вы совсем недавно вместе разрешить юридические проблемы с наследством и не поссориться при этом!
Анна-Лиза и Дмитрий Олегович молча переглянулись.
«Юридические проблемы с наследством» – вот так их простодушный компаньон интерпретировал историю закабаления семейства Корхонен. А вернее всего, даже не он, а его фантастическая «защита наоборот», оберегавшая хозяина от опасной или просто лишней информации.
В тот раз чутьё на выгодные дела снова не подвело Анну-Лизу: едва услышав по телефону голос ненавистного братца Тимо, она поняла, что имеет дело с носителем, рядом с которым, всего вероятнее, ошивается по меньшей мере ещё один носитель. Но когда выяснилось, сколько носителей собралось в доме покойника Корхонена, даже старый циник Димсу начал приплясывать, как шемобор-неофит, успешно подписавший свой первый тестовый договор с подставным лицом. Видимо, щедрая сельская почва, свежий воздух, простор и спокойствие помогли вызреть этим роскошным плодам.
Вернувшись на родной хутор после долгого отсутствия, Анна-Лиза была несколько разочарована: в её детских воспоминаниях и дом, и хозяйство, не говоря уже об окрестностях, населённых многочисленными духами-покровителями, выглядели более величественно и солидно. Лес, начинавшийся прямо за домиком для сезонных рабочих, поредел, а сами деревья словно бы стали ниже. Среди облетевших берёз там и тут торчали мрачные пирамиды ёлок. Огромный дом превратился в приземистую нелепую конструкцию, словно собранную из бракованных деталей детского конструктора. За время отсутствия младшей сестры братья пристроили к старому жилищу Корхоненов два гаража и несколько новых комнат. В середине лета весь дом решили обить вагонкой, но не успели до наступления первых холодов, да так, видно, и отложили до следующего года.
В углу, возле сарая, там, где раньше была её, Анны-Лизы, личная грядка, теперь стояли под навесом синие пластмассовые бочки с неизвестным содержимым.
Да и родственники с годами не помолодели, а тут ещё этот траур, который они носили, стараясь для создания эффекта сиротской безутешности корчить особенно унылые, постные и просто противные физиономии. Только старушка приживалка Майя-Кайза горевала по усопшему искренне, потому что помнила его ещё младенцем, но именно из-за отсутствия необходимости притворяться скорбящей она единственная не производила отталкивающего впечатления.
– Надо же, какая богатырша выросла из нашей крошки! – обрадовалась она, разглядывая Анну-Лизу. – А я-то ведь, когда ты только-только родилась, так боялась, что ты не доживёшь даже до пяти лет!
– Вот дожила, – гаркнула в ответ Анна-Лиза. Пока старуха лезла к ней со своими глупыми воспоминаниями, Димсу уже куда-то пропал: то ли заблудился, то ли вздумал вести свою игру. – Ты не видела моего адвоката?
– А вон, вокруг летней кухни ходит, вместе со своим лакеем. Думает, так его туда и пустили осенью!
Джорджу повезло, что он этого не услышал, а даже если бы и услышал – то всё равно бы не понял, потому что уж кем-кем, а лакеем, тем более Димкиным лакеем, он не пожелал бы казаться ни одной минуты: добрёл бы до шоссе, поймал там попутку, да и вернулся в Хельсинки от такого позора. И упустил бы свой самый верный шанс.
Дмитрий Олегович был представлен Корхоненам как личный стокгольмский адвокат Анны-Лизы, чем произвёл на её родственников неизгладимое впечатление. Мало того что хилая младшая сестра умудрилась найти себе высокооплачиваемую работу в Стокгольме, этом городе греха, так ведь она ещё и обзавелась личным юристом. Джордж попросил, чтобы его представили как консультанта по особо сложным вопросам и не тревожили понапрасну – он будет гулять по окрестностям и любоваться поздней осенью и северной природой. Но наличие у адвоката собственного консультанта никак не усилило произведённого впечатления – просто некуда уже было больше округляться глазам и отпадать челюстям.
Консультанту, как существу практически не от мира сего, было позволено проявлять всевозможные странности: должен же человек хоть как-то расслабляться. Джордж, привыкший расслабляться в тире, пуская в воображаемых врагов пулю за пулей, сначала приуныл и избрал лучшим местом для уныния просторную кухню, расположенную на первом этаже. На кухне почти всегда хозяйничала Майя-Кайза, старушка глуховатая, но при этом удивительно зоркая и проворная. Джордж не говорил по-фински, а она этого почти не слышала, поэтому довольно быстро они научились понимать друг друга. Майя-Кайза продолжала пребывать в заблуждении, что Джордж – лакей стокгольмского адвоката, а где ещё лакею и торчать, как не на кухне. Старушка почти ничего не ела, очень мало курила, и единственной её страстью был кофе. Нескольких сортов, на молоке с сахаром, с корицей, имбирём и кардамоном, с непременными заклинаниями, произносимыми на каком-то тарабарском наречии. Обнаружив, что «худосочный шведский обалдуй» даже кофе толком сварить не может, Майя-Кайза в который уже раз убедилась в том, что «в нынешние-то времена совсем не то, что было раньше», и взялась за обучение бестолкового лакея.
– Тебе, бедняжке, верно, достаётся от хозяина за то, что ты такой неумеха. И где он только такое счастье себе на голову откопал? – сетовала она, когда очередное творение её ученика отправлялось в канализацию. – Будь я на его месте, я бы тебя порола!
– Вы не волнуйтесь, я оплачу всё, что испортил! – невпопад отвечал Джордж, и учение начиналось заново. К тому моменту, как его друзья-шемоборы решили все «юридические проблемы с наследством», «бестолковый лакей» уже не представлял, как раньше доверял такой важный, почти алхимический процесс, как изготовление утреннего – а также дневного, вечернего, полуночного, послеполуночного, предобеденного, послепрогулочного, пятичасового, и просто-так-а-поче-му-бы-и-не-выпить – кофе посторонним людям. Даже таким мастерам своего дела, какие водились в «Квартире самурая».
Теперь прежняя жизнь казалась Джорджу чем-то вроде длинного, причудливого сновидения, о котором сохранились весьма отчётливые воспоминания, но не осталось никаких ощущений, удостоверяющих, что всё это было на самом деле. Кем был этот Георгий Александрович, снисходительно похлопывавший по плечу людей, годящихся ему в отцы, профессионалов своего дела? О чём он думал? Ради чего жил?
Зато каждый день, проведённый в тихом семейном террариуме Корхоненов, казался куда более реальным, чем всё предыдущее существование. Теперь Джордж жил свою жизнь сам и для себя, не пытаясь вписаться в выдуманную родителями биографию, чтобы не расстраивать их и не опозорить честь семьи. Надо сказать, что стоило только «сынку господина Соколова» отойти от дела, к которому у него не было ни склонности, ни таланта, как он тут же перестал позорить честь семьи. А мог бы и вовсе этого не начинать, будь он в своё время менее послушным мальчиком.
Другой мальчик, его школьный друг, непослушный Дима Маркин, вынужден был хотя бы в присутствии Корхоненов и их домочадцев (а домочадцы постоянно так и норовили поприсутствовать: то из шкафа посыпятся, то в окно заглянут, то из-под кровати вылезут – якобы пыль там вытирали) слушаться Анну-Лизу и обращаться к ней почтительно и учтиво, что его изрядно раздражало. К счастью, «сестрёнка» не злоупотребляла подвернувшимся ей шансом покомандовать, понимая, что можно и перегнуть, и тогда эта пружина распрямится, вылетит из коробочки и сметёт на своём пути половину Финляндии.
Со своим адвокатом Анна-Лиза разговаривала на смеси русского и шведского: господин Маркин постарался выудить из закромов памяти всё, что он когда-либо слышал и произносил на этом языке, но Корхонена так просто не проведёшь.
– А что это твой адвокат говорит на каком-то странном шведском? Ничего не понятно! – попенял сестре зловредный Тимо, самый образованный из братьев.
– Не понятно – потому что языки надо было учить! – отвечала Анна-Лиза.
– Так я учил. И кое-что из того, что он говорит, понимаю. А кое-что – нет.
– Это потому, что он использует много юридических терминов, ты их не знаешь, – отрезала сестра.
Дмитрий Олегович вошел в комнату и скорее почувствовал, чем понял, что речь идёт о нём.
– Что им всем от меня надо? – неприязненно спросил он у Анны-Лизы.
С того момента, как они приехали на хутор Корхоненов, его не оставляла мысль, что любезная подруга его кинет: ей-то хорошо, она в родной языковой среде и вообще среди родственников, знает, чего от них можно ожидать и как ими следует манипулировать, а он беззащитен и слаб, несмотря на все свои неоспоримые достоинства. Анна-Лиза не спешила его успокаивать: пусть слегка поволнуется, пусть поймёт, с кем дело имеет.
