– Скажите… – обреченно выговорил Алексей. – Вы меня в самом деле в чем-то подозреваете?..
Геннадий Степанович помедлил, всмотрелся в несчастное лицо Колодникова.
– Слушай, Леш… – молвил он вдруг с усталой прямотой. – Ну что ты, ей-Богу, и себе, и нам нервы треплешь?.. Давай попросту поговорим, без протокола, по душам, а?..
– Давай… – выдохнул Колодников и, сняв, принялся протирать очки.
Когда он их наконец протер и вновь водрузил на нос, на столе уже откуда-то взялись две чайные чашки и отмытая банка из-под майонеза, наполненная до половины сахарным песком с торчащей из него ложечкой. Далее опер осведомился, курит ли Алексей, и подтолкнул к нему поближе пепельницу.
Алексей, видя все эти приготовления, лишь усмехнулся криво.
– 'А штабной имел к допросу старую привычку…' – невольно припомнил он и, как выяснилось, вслух.
– Чего-чего? – не поверил своим ушам опер.
Колодников смутился.
– Да это из Багрицкого… «Дума про Опанаса»… «А штабной имел к допросу старую привычку – предлагает папиросу, зажигает спичку…»
Геннадий Степанович внезапно развеселился, и в округлом его лице проглянуло нечто человеческое, даже симпатичное.
– В школе-то чего не остался работать?.. – вполне дружески осведомился он.
«Ого!.. – мысленно охнул Колодников. – Вот это они за меня взялись! Биографию изучили – надо же!.. Все документы, наверное, подняли… Значит и впрямь подозревают…»
Опер тем временем скрылся в соседней комнате и вскоре принес оттуда на диво обшарпанный электрический чайник и маленький заварочный. Собственноручно обслужил Алексея, и лишь потом себя, после чего отправил большой чайник на пол, а малый поставил на уголок стола. Отхлебнул, поморщился и, подобрав шнур, воткнул вилку в розетку. Все это он проделал, выжидательно глядя на Алексея.
– Вы, конечно, мне вправе не верить, – надтреснутым голосом заговорил тот. – Но ведь чертовщина же какая-то получается… И вы это сами видите! Не можете не видеть…
– Ну-ну, – подбодрил опер, кажется, заинтересовавшийся таким зачином.
– Без протокола? – еще раз для верности уточнил Алексей.
Опер кивнул.
Алексей попробовал чай и, найдя его не слишком горячим, выпил залпом. Подсахаривать не стал. То ли после вчерашнего, то ли от волнения, но в горле у него стояла великая сушь.
– Во-первых, время и место, – угрюмо начал он. – Если не брать вчерашний случай, все нападения совершены в арке между двенадцатью и часом ночи… – Ему самому понравилось, как солидно, можно даже сказать, официально сложилась первая фраза. – Причем, вам еще многое не говорят… Около месяца назад побили мою жену. Потом меня. И все в этой же арке… Где-то через неделю гости от нас поздно уходили – еще и гостям влетело… Другим жильцам тоже доставалось, просто не рассказывают они об этом…
– А чего про сына молчишь?
Алексей запнулся. Сердце провалилось – как оторвалось, и Колодникова обдало не то ознобом, не то жаром. Тем самым, короче, чем обдает, когда внезапно поскользнешься на льду…
– Про сына – потом!.. – отмахнулся он с досадливой гримаской. – С ним все как раз по-другому вышло… Нас-то побили – так, слегка, а уж его… Места живого не было…
Кажется, удачно сыграл. Убедительно. Глазом не сморгнув. Озноб медленно истаял, а вот растерянность – осталась. Боже мой!.. Даже про Димку знают!..
Алексей наклонил чашку, заглянул в нее и, нахмурившись, отставил снова.
– И потом: не сейчас же все началось!.. Там же и раньше черт знает что творилось!.. Алкаша затоптали… Ну, это уже при мне – я тогда как раз вселился… А спецназовца застрелили еще раньше!.. Электрика нашего Борьку полтора года назад оттуда же в травматологию отправили… С колотыми ранами на заднице…
Честно сказать, Алексей и сам не очень хорошо соображал, что он сейчас такое несет. Главное – увести разговор подальше от Димки. Опер Геннадий Степанович, задумчиво выпятив губы, слушал эту белиберду и мешал ложечкой чай.
– Верно… – чуть помедлив, согласился он. – Колотые ранения… Дело электрика твоего мы тоже подняли… Только не вижу я пока никакой чертовщины… Арка ваша – местечко криминогенное. Да и время вполне подходящее, час ночи…
– Ладно! – напористо продолжал Колодников, поправляя очки. – А то, что никто – понимаете, никто! – нападающих не видел?.. Ни я, ни жена, ни сын!.. Мне вообще показалось, что удары откуда-то из воздуха посыпались…
– С перепугу вполне могло показаться, – утешил Геннадий Степанович. – Да и темно там было, в арке…
Колодников заподозрил, что над ним издеваются, и, задышав, уставился на опера. Однако округлое лицо Геннадия Степановича исполнено было внимания, а то и участия.
– Ловко… – процедил Алексей. – Будь я тогда выпивши, все бы на алкоголь списали… А раз трезвый – значит с перепугу… Ну хорошо! А как насчет осколков и гильз? Я ведь был там, когда их искали…
Опер вздохнул и покосился на Алексея не то страдальчески, не то с сожалением. Из электрического чайника густо повалил пар, и Геннадий Степанович не глядя выдернул вилку.
– Да что гильзы… – ворчливо проговорил он. – Я тебе больше скажу: ни единой пули пока не извлекли…
