в Шереметевском доме.
Рыбаков звонил. АА вернулась улыбающаяся (тайно). Острила очень, наверно.
Пунина не было дома, когда я пришел (6 ч. 45 мин.). АА спала. Я вошел. Жалко было будить. Сел у дивана.
Потом разбудил... Рука горячая-горячая...
Пунин пришел в десять.
Читал рукописи Николая Степановича, полученные от Оцуп, и статью Оцупа. Оцуп выкладывает в ней все, что слышал от самого Николая Степановича. Исторической перспективы никакой нет.
Спрашивал о 1914 годе — рассказывала. Опять даты по тетрадке стихов.
Слепнево. После Парижа.
1911. Стихотворение 'Сердце смутное туманится / ............ / ..... бесприданница.
И другое:
Сравнить со стихотворением Николая Степановича 'Усадьбы' (написано позже). А строка 'Барон Брамбеус и Руссо...' — Николай Степанович читал в Слепневе в 11 году Сеньковского.
Ушел. Но задержала А. Е. Пунина — чай пить. Остался. АА тоже пришла в столовую.
Говоря с Пуниным о кукле у Замятиных, АА называла ее 'Мишенька', — и лукавый, многозначащий взгляд — озорной. Я тоже понял, и мы тоже переглянулись.
Ушел в 10 1/2.
У АА нет градусника, я приносил свой. Сегодня взял его обратно.
Л. Замятина послала письмо в Москву о том, что АА отказалась от денег с Пушкинского вечера.
19.02.1926
Вчера забегал к АА на минуту в Мраморный дворец. Позавчера резко изменилась погода — мороз сменился оттепелью, что сейчас же отразилось на самочувствии АА.
Вчера она чувствовала себя настолько плохо, что не могла прийти в Шереметевский дом обедать и известила об этом Пунина запиской, доставленной Маней. Я забежал к ней около семи вечера. Она чувствовала себя лучше. Собралась пойти в Шереметевский дом и, как сегодня выяснилось, ко мне. Однако после моего ухода опять почувствовала себя плохо, и ей пришлось лечь.
Вчера В. К. Шилейко случайно купил 'Слово о полку Игореве' в том издании, какое было в руках у Пушкина. АА очень любит его; когда полушутя она попросила В. К. подарить его ей, он напустился на нее со злоязычием. А потом, через четыре часа, пришел к ней и плакался.
Пунин волновался, не зная ничего об АА, звонил мне сегодня утром (меня не застал). А в 3 1/2 часа АА уже пришла в Шереметевский дом и позвонила мне. Я пришел к ней, и в ожидании Пунина и обеда мы занимались Гумилевым: разбирали вместе листки первой биографии, подлежащие уничтожению; причем все сведения, не записанные нигде больше, записывались мною отдельно. Тут же АА поведала мне о своих новых открытиях в области отношений Гумилева и Виллона.
Вчера АА дома, в Мраморном дворце, занималась изысканиями ('роскошь, которую она может позволить себе только во время болезни, потому что в другое время ей надо переводить монографию о Сезанне и заниматься другими делами, мало ее интересующими').
В пять часов явился Пунин, стали они обедать, а я пошел обедать домой. Уговорились, что АА придет вечером ко мне.
После моего ухода из Шереметевского дома явился Боричевский, как было условлено раньше. (При мне Пунин заявил АА, что он устал, не хочет принимать Боричевского сегодня и напишет ему записку, что его нет дома. АА доказала ему, что это было бы невежливо и что раз он уговорился с Боричевским быть дома, он обязан быть дома. Пунин долго спорил, но наконец сдался.)
Встретили его АА и А. Е. Пунина, 'представительница дома', а Пунин встрепанный и заспанный — выполз уже потом.
Боричевский уже очаровался АА и ее 'искусствоведческим талантом'... Однако он, по-видимому, думает, что АА в сильной степени научается Пуниным, и не догадывается и не знает, конечно, что АА свои открытия, рассуждения и т. д. 'выводит в свет' только в уже отшлифованном и блестящем виде — и когда доводит их до сведения Пунина, тот разевает рот от удивления, разводит руками и изумляется. А потом говорит мне о талантливости АА, об исключительной ее приспособленности для такой работы. Кстати, Пунин сам сначала думал, что АА научается Шилейкой, но теперь и это думать невозможно: Шилейко очень иронически относится к способностям АА и если и соглашается раз в год взглянуть на ее работу, оторвавшись для этого от своей, то в лучшем случае скажет, что АА сделала правильно, а всего вернее — отделается шуткой. Советов и указаний он почти не дает и отвечает только на прямо поставленный вопрос, но это и не может иметь никакого значения и никак не может влиять на ход работы АА.
Вот посмотрим: Боричевский, при мне прошлый раз заявивший, что ему для изучения творчества поэта не нужно знать ни его биографии, ни дат стихов, ничего из области психологии творчества и вообще ничего, кроме самих (да и то не всех, и не в ряд поставленных) стихов, — посмотрим, что он будет говорить после нескольких встреч с АА?
Боричевский сидел в Шереметевском доме долго — надоел.
В восемь часов АА пришла ко мне. Я предложил ей вина, и АА отказалась из-за нездоровья своего. Сидели за столом и разбирали листки первой биографии — решили довести это сегодня до конца. Главный недостаток этих моих записей — то, что я в них пытаюсь передать фразы АА о работе в первом лице и отмечая при этом все улыбки, позы, жесты и восклицания АА. Получается, во-первых, глупо и комично, а во-вторых — часто неверно; и все записи имеют какой-то несерьезный тон.
Позавчера, в субботу, я участвовал в вечере памяти С. Есенина в Клубе (им. Зиновьева) — бывший дом Паниной на Тамбовской. Прочел два стихотворения. Кроме меня, участвовали: Клюев, Рождественский (стихи и воспоминания), Шварц А. (стихи Есенина) и Медведев (доклад о Есенине). Вечер прошел удачно. Публика осталась довольна. Это мое первое выступление, за которое я получил деньги.
Сегодня днем я заходил к АА в Шереметевский дом, и уговорились, что АА придет ко мне вечером, чтобы поработать. После моего ухода у АА был Боричевский (второй раз; первый раз он был несколько дней тому назад: пришел тогда знакомиться, говоря, что занимается работами Н. Гумилева. Ничем он, однако, не занимается, а только хочет заниматься. Гумилева он даже не всего прочел). Боричевский уже очаровался 'искусствоведческим талантом' АА. Вечером АА пришла ко мне, захватив с собой листки с первыми записями биографии, записями, которые я безобразно вел по своей тупости.
25.02.1926
1915. Конец 15-го — начало 16-го года.
Вернувшись из Хювиньки в Царское Село, АА поселилась не в своей комнате, которая была сдана сестре жены Д. С. Гумилева — Миштофт (потому что Анна Ивановна предполагала, что АА уедет в Крым), а в кабинете. Николай Степанович поместился наверху, в крошечной комнатке Коли-маленького. Так жили всю зиму 1915-16. Зимой АА, когда стала чувствовать себя лучше, ездила кататься: ей доктора велели 'дышать воздухом'.
Октябрь. В Хювиньку Николай Степанович привозил АА книги. Привез только что вышедшие Аполлона Григорьева и Каролину Павлову, привез 'La peau de chagrin' Бальзака и 'Lui et elle' Жорж Санд (обе на французском языке) и желтенькие книги универсальной библиотеки. Все эти книги АА прочла. Читала в Хювиньке очень много.
Октябрь-декабрь. О литературных собраниях Гумилева АА ничего не говорилось. От нее скрывали. А когда такое собрание было в Царском Селе у Гумилева, АА ушла, чтобы не быть на этом собрании и чтобы
