Ясный, солнечный, теплый весенний день.
Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня — рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала.
АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии; 2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье.
В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье.
Вообще Пушкин 'хищнической, яростной хваткой' подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье — расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье — и такой вводит ее в свои стихи.
Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье; и с этого времени — влияние. Больше всего — в 1823-24 г., меньше — в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических стихах... Встречается и в поэмах даже: в 'Евгении Онегине' — две строчки...
Стихотворение 'Ночь' 1823 года — целиком из Шенье ('Элегия XXII'), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина — бодрствующей женщины. У Шенье это — длинное стихотворение, у Пушкина — всего восемь строк.
С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: 'Ненастный день потух...'. Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: 'Теперь она сидит печальна и одна...'. 'Одна' (у Шенье: 'un autre'. Отрицание: 'Ни плеч, ни властных уст...' — и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям 'un autre'... И наконец — 'много точков...'. Здесь-то и были, по-видимому, максимально схожие с Шенье моменты. Пушкин их заменил точками, рассчитывая в будущем заполнить их. Но напечатав это стихотворение (между прочим — вместе со стихотворением 'Ночь'), увидел, что и так хорошо, и оставил эти точки. Дальше совпадение полное: 'Ты плачешь...', и наконец поворот: 'Но если...' — уже совершенно подтверждающий соответствие с Шенье.
В стихотворении 'Простишь ли мне ревнивые мечты...' переводом из Шенье звучат строчки: 'Заводит ли красавица другая / Двусмысленный со мною разговор: / Спокойна ты; веселый твой укор...'.
Ода 'Андрей Шенье' (1825) — амальгама из слов, образов, сравнения А. Шенье.
Стихотворение 'Желанье славы' вполне соответствует 'Элегии XXVI' (или XXVII?) Шенье. Только все положения у Пушкина противоположны. И мысль к такому противоположению Пушкину дала последняя строчка 'Элегии' Шенье 'Лира моя будет мстить...' — как-то так).
АА недоумевает, как до сих пор все исследователи замечали влияние Шенье только в тех стихотворениях Пушкина, которые он посвящал Шенье или к которым брал эпиграф из Шенье, и совершенно не замечали явных подражаний Шенье в стихах, стоящих рядом с теми...
Я убеждаю АА записать все это. АА не хочет и говорит, что во-первых Л. Гроссман только что издал книгу, в которой хоть и не сделал ничего нового в смысле изыскания новых соответствий, но привел все уже найденные до него и хорошо осветил их. Во-вторых, Томашевский сейчас как раз занимается Пушкиным и Шенье, и АА убеждена, что он найдет все решительно — и то, что уже нашла она.
АА удивительна — это уже не скромность, а что-то отрицательное: найти вещи поразительные и даже не записать их.
Вечером АА была у меня с томом Эдгара По, где она уже давно нашла соответствие Гумилеву. Кое-что показала, но потом бросила показывать и оставила книжку мне, чтоб я сам прочел, — ей Эдгара По читать донельзя скучно и 'отвратительно'.
Неожиданно ко мне явился Всеволод Рождественский. Пришлось впустить его, и АА и я были не слишком довольны, и я вышиб его через двадцать минут. АА с ним разговаривала строго и величественно, а у него на лице разыгрывались все оттенки льстивости и подобострастия. Бедняга. Мне его жаль и где-то в глубине я все же люблю его.
Весь вечер с АА за бутылками вина и финиками мы провели в разговорах о Пушкине, о Шенье, о Гумилеве...
Совсем иной взгляд на Пушкина: ведь он совершенно сознательно пользовался Шенье как материалом для своих стихов. Так, вероятно, бывает и со всеми поэтами вообще.
27.04.1926
Шилейко сегодня уезжает в Москву, и я не рассчитывал повидаться сегодня с АА. В восемь часов вечера звонок — АА спрашивает, в котором часу точно уходит скорый поезд. Я сказал, что в одиннадцать, но неуверенно; сказал, что позвоню ей. На это АА ответила, что она сейчас выходит. Условились, что если я узнаю, что поезд идет не в одиннадцать а в другое время, я приеду к ней сообщу. Повесив трубку, я, однако, надел кепку и пальто и вышел на улицу. Дошел до Марсова поля и тут ждал. Пропустил несколько трамваев, осматривал пешеходов — АА не было. Вдруг я заметил АА в проходящем трамвае — сидящей внутри. АА, увидев из окна меня, замахала рукой, я вскочил в трамвай на ходу, и вместе доехали до Мраморного дворца. Шилейко укладывался, вернее раскладывался: по всей комнате — на столе, стульях, кровати — лежали книги. Те, которые на столе, он везет с собой; те, которые на кровати — ему будут посланы посылкой. Стали увязывать — он не умеет. Взялся я, съездил домой за веревкой, корзинкой, бумагой. Упаковали. Шилейко пил чай. Я уехал с книгами, условившись встретиться на вокзале в 10 1/2, 'там, где пьют пиво'.
Заехал домой, поехал на вокзал. АА и Шилейко были уже там — в буфете, Шилейко пил портер и потчевал АА, а когда я приехал — и меня. Пошли в вагон. Билет — купленный в мое отсутствие, с помощью носильщика (это было поручено АА — с особыми инструкциями: подальше от паровоза, внизу, в курящем вагоне, поперечная скамейка), оказался — на место в дамском вагоне, для некурящих. Шилейко был немного озадачен и много и тайно сердит. Поменялся с какой-то дамой, и все устроилось. Но АА расстроилась, и когда потом я заметил ей это, она ответила, что ей неприятно, что ей дали поручение и она не сумела его выполнить.
У вагона простилась с Шилейко — поцеловались. В вагон АА не вошла, а Шилейко, забравшись в вагон, уже не вылезал оттуда. Еще до отхода поезда я с АА пошел в зал. АА позвонила Пунину, осталась ждать его на вокзале, а я пошел домой. Но стал сочинять стихи и бродил с ними по улице около моего дома, не желая войти в него, пока не окончу стихи. Вдруг увидел АА и Пунина проезжающими на извозчике. Окликнули друг друга, и они проехали. Тут мне пришло в голову незаметно вскочить в трамвай и встретить их у Мраморного дворца. Так и сделал. Они были удивлены, а я заявил, что меня в городе много — столько, сколько столбов. АА рассмеялась и заявила — это хорошо сказано! Вы начинаете 'говорить'; вот это запишите. Что-то еще поострили и расстались — я пошел домой.
Забавно, что мы встречаемся так часто случайно: не мог же я думать, что АА проедет мимо моего дома — это и не по дороге ей, это уж вольность извозчика.
Шилейко уехал в Москву к невесте, и поэтому уехал охотно. АА в глубине довольна его отъездом, хотя и старается не показывать этого.
28.04.1926
В восемь часов АА позвонила и сказала, что сейчас выходит с Инной Эразмовной и пойдет в Мраморный дворец и чтоб я пришел туда читать 'Труды и дни' — 1920. Я пришел. АА одна. Инна Эразмовна не собралась пойти и осталась в Шереметевском доме. Сегодня утром была с Маней генеральная уборка квартиры после отъезда Шилейко. Все опять по-старому — и книги, и вещи, и даже две рюмки с особенным звоном на прежних местах. Насколько возможно, комната приведена в порядок, и АА наконец может спать в более чистом воздухе (в 'столовой' отвратительный сгущенный запах — из-за пола, что ли — запах гнилой конюшни).
Застал АА за чтением Шенье и сравнением его с Пушкиным.
Спросила, какое стихотворение я написал 'Вольдемару Казимировичу' (я вчера сказал ей так). Прочел 'В этом логове хмуром...'. АА выслушала без замечаний.
Попросил показать Шенье. АА поднялась: 'Я вам другое покажу'. Пошла в 'столовую', рылась в книгах, принесла Батюшкова, том 1, издание 1834 года.
30.04.1926. Пятница
