Все стихотворение — 16 строк.
АА сказала мне, что написала это стихотворение накануне того дня, когда прочитала его мне. Читала она его 17 мая, следовательно, стихотворение датируется 16 мая 1927 г.
АА сказала мне вчера, что фамилию знаменитого английского поэта Эллиота она слышит впервые. Спросили Л. Н. Замятину — она тоже никогда не слышала. Вечером АА спросила Н. Гуковскую. Та тоже не слышала.
Сегодня говорили о 'смеси Европы и Азии', идя по Фонтанке. Истоки ее АА видит в Вольфиле.
Если они в числе других утверждений умаляют значение Пушкина — этого одного уже достаточно, чтобы отстраниться от них. ПС (?) в Р. М. (?) злобствует (и после раздумья: 'А по существу он, конечно, прав') — и поэтому то, что он говорит, неубедительно. Было бы гораздо более убедительно, если б он говорил спокойно.
Мы не азиаты, конечно. Шилейко утверждает, что скифы не были азиатами, а были именно европейцами. Блок не прав со своей строкой — 'Да, скифы мы, да, азиаты мы'.
4.06.1927
Заклинаешь любовью.
5.06.1927
А... исторической повести contraire de Тынянов — современный язык.
'Л. поэма' Б. — очень плохо, и после того, как начитаешься поэм восемнадцатого века, производит впечатление порнографии.
О Большой Советской Энциклопедии.
Наталья Данько прекрасно держится... С ней легко... Совсем не то Елена Данько — она нелегкий человек в обращении.
Нат. Данько старше Елены на двенадцать лет — странно. Я бы решил как раз обратное.
'Твои письма мне милы, а большего я и не требую...' (из письма). 'Странная фраза — не правда ли? В ней есть какая-то грубость'.
Сегодня получила от Пунина письмо (кажется, от 19 мая). Письмо очень жизнерадостное — больше, чем все предыдущие... Выставка открылась 18 мая (в Токио). В письме фотография: Пунин на берегу моря, около Токио. Повязки уже нет, нет и шрама. Очень загорел, здоровый вид... В письме еще — японское открытое письмо, на котором приветы (на русском языке) от двух японских писателей и художника Ябе.
Так: первый писатель: 'Вам привет' (sic)...
Художник: 'Сердечный привет. Т. Ябе'.
Второй писатель: 'Поэтессе советской России' (и т. д. — привет).
АА хочет пойти к профессору Конраду и составить по-японски ответ всем им...
Наталья Данько подарила мне глиняную миниатюру — изображение АА. Оно неудачно.
'Вы никогда не будете... плохим?'
В голодные годы, когда АА жила в Шереметевском доме, АА исполняла всякие черные работы — ее заставляли, как всех 'граждан'. Несколько раз чистила помойную яму вместе с другими.
Раз, в семь часов утра, в 1919 г., ее погнали вместе с другими рыть окопы ('справа, у Литейного моста'). Были разложены костры.
(Федин обязан АА рассказом о том, как 'граждан' выгоняют из квартир и гонят рыть окопы. АА ему дала материал — то, что он изложил в 'Городах и годах'.) Самой легкой работой АА считала для себя чистку снега — на Фонтанке, против Шереметевского дома.
В Шереметевском доме была тогда общая кухня. Она была в ужасном состоянии. Чистили и приводили ее в порядок по наряду. АА также мыла и убирала ее. Раз после такой уборки управдом сказал совершенно обессиленной АА, чтоб она еще шла в сад и очистила от листьев участок сада (это было весной). АА подчинилась и еще несколько часов работала. (Потом выяснилось, что управдому понадобилось очистить этот участок сада для разведения собственного огорода.)
6.06.1927
Сегодня у АА были Мандельштамы. Он был исключительно тяжелый и мрачный. Пытался, правда, острить, как всегда, но это только усугубляло впечатление тяжести в обращении. Был недолго, и, выпив чаю, скоро ушел.
АА думает, что Надежда Яковлевна заставляет — почти насильно — Осипа Эмильевича поддерживать отношения с нею (с АА) и бывать у нее.
Встречи АА с Мандельштамом сейчас, после рыбаковской истории, проходят под знаком большой напряженности, внутренней натянутости и неловкости ощущаемыми как АА, так и Осипом Эмильевичем. При этом оба с большими усилиями стараются сохранить внешность простых и хороших отношений, какие были до 'рыбаковской истории'.
Сущность 'рыбаковской истории' — в следующем: в прошлом году (отметить точно) О. Э. Мандельштам, терзаемый безденежьем, просил АА и Пуниных познакомить его с Рыбаковым для того, чтобы он мог занять у Рыбакова денег. Мандельштам уверил — клятвенно уверил — АА и Пунина, что потребность достать деньги — в долг, на самый короткий срок — действительно острая, до предела; что деньги нужны для отправки их Надежде Яковлевне, находившейся в санатории в Ялте и — как объяснял Мандельштам — опасно больной. Мандельштам уверил всех, что если он не достанет денег для отправки их Надежде Яковлевне, ее здоровье, даже жизнь станут под большую угрозу...
У АА и Пуниных, при всей их осторожности в этом отношении, при полном знании Мандельштама с этой стороны, все же появилась уверенность в том, что деньги Мандельштамом будут возвращены непременно и при первой же возможности. Мандельштам говорил со слишком большой несомненностью, и положение его казалось действительно критическим. Казалось также невозможным, что Мандельштам может подвести АА и Пунина, кого угодно мог бы, но только не их... Это было так ясно.
АА и Пунины обратились к Рыбакову. Тот отказался от знакомства с Мандельштамом и дал АА и Пуниным для передачи Мандельштаму — под их полную ответственность и с их гарантией, что деньги Мандельштамом будут возвращены, — 250 рублей.
Деньги были даны Мандельштаму. Только их и видели. С тех пор об этих деньгах не заикались — ни Рыбаков, для которого, конечно, эти деньги не были большой суммой, тщеславие которого даже предпочитает делать бесстрастную физиономию ('вот, мол, как благородно я поступил с большим поэтом...'), ни Мандельштам, который этих денег, как это видно сейчас, не намерен возвращать никогда.
А АА и Пунины были поставлены в крайне неловкое, ложное и неприятное положение. Если бы у АА или у Пунина были бы деньги, конечно, они не задумываясь бы отдали их Рыбакову, сказав, что это Мандельштам отдает долг. Но... — материальное положение АА и Пуниных... — всем известно.
Все это, конечно, легло очень большим пятном на отношения АА и Мандельштама (а об отношениях Пуниных и Мандельштама я и не говорю: самая прозрачная внешность осталась).
После ухода Мандельштамов АА говорила со мной о Мандельштаме и сделала характеристику их отношений. Мандельштам не любит АА. Не любит и ее стихов (об этом он говорит всегда и всюду, и об этом он написал в статье в журнале 'Искусство' (кажется, так); тот журнал, который он брал у Пунина же с тем, чтобы переписать эту статью для включения в сборник своих статей, который собирался издавать. И было, конечно, не очень тактично брать эту статью для такой цели именно у Пунина).
Мандельштам не любит АА. Но Мандельштам превосходно знает, что АА считает его прекрасным, одним из лучших (если не лучшим) современных поэтов, и знает, что она всегда и везде всем говорит об этом. А мнение АА имеет слишком высокую ценность, чтобы можно было не дорожить им... Поэтому он считает нужным поддерживать с ней и личные отношения. Так было, и, вероятно, поэтому Мандельштам пришел.
Сегодня получила письмо от И. Э. Горенко, и в нем — копия предсмертного письма Андрея Андреевича Горенко (1920, Крым, о тяжестях жизни, об имении Липки — отдает свое Инне Эразмовне, незамужней сестре АА, и 'Ане, если она будет в этом нуждаться'). Мысли АА о том, что она рада, что и она была в ту пору в таком же бедственном положении. Если б было иначе — как больно было бы думать, что вот она пользовалась всеми благами жизни, когда ее родные умирали с голоду и терпели всевозможные лишения.
