Вдова Андрея Андреевича (Нана?) находится сейчас в Афинах. Виктор в тот момент был в Константинополе, и у него было в течение нескольких месяцев 100 000.
'Инне Эразмовне Горенко.
Еду отдыхать Кисловодск. Письмо получила. Благодарю. Целую Виктора. Аня.
От А. А. Ахматовой, Фонтанка, 34, кв. 44'.
7.06.1927
Я был у АА. В квартире никого, кроме нас, не было. Мы говорили о Пушкине. Все четыре двери были закрыты. Оказывается, приходила Н. Данько. Стучала. Тап на нее лаял. Мы ничего не слышали и не открыли. Аннушка сидела в саду и сказала Н. Данько, что мы дома, но не пошла открыть дверь сама, и Н. Данько ушла.
Это крайне неприятно, и АА очень огорчена. Сплетен и так достаточно, и главное — совершенно неосновательных.
О 'Поэтическом Аи' — традиция, и Пушкин здесь шутит, играет с общеизвестным его современникам...
'Гаврилииада' — в традиции французских кощунственных поэм, порнографических.
10.06.1927
Пунин прислал номер японского журнала, в котором напечатана фотография портрета АА работы Петрова-Водкина. Этот номер журнала АА подарила Тырсе, когда была у него (т. е. 9 июня 1927).
'The Asahigraph. (The only pictural Weekly in the East.) Tokyo, May 11.1927. Vol. 8 № 20. 32 pages. A copy. Joused every wednesday 20 sen a copy from all news dealers. Адрес: Tokyo Asahi Shimbun, The Asahigraph, Tokyo Japan'.
Портрет напечатан на 17 странице. Подписано: 'Portrait of Mme Anne Akmatoff, by K. Petrov-Vodkine'.
11.06.1927
Вчера у Ал. Толстого была вечеринка, нечто вроде чествования артистов МХАТа. Съезд был к 12 часам ночи. Были артисты: Москвин, Качалов, Книппер и еще два-три других. Были Замятины, Н. Никитин, К. Федин, В. П. Белкин...
АА была приглашена еще на Пушкинском вечере в ТЮЗе. За ней в 11 1/2 заехал К. Федин и она с ним поехала к Толстым. Был обильный ужин, очень много вина (пьян, однако, никто не был). Сидели до утра. АА на таких вечеринках не была очень давно, и эта произвела на нее впечатление грубости — все присутствующие говорили грубо.
Не обошлось без неловкостей. Так, Замятин произнес, обращаясь ко всем присутствующим, нечто вроде речи, в которой сказал: 'Из все писателей, здесь присутствующих, ни один, за исключением только Федина, не удержался от того, чтобы не написать пьесу... Даже Коля Никитин, и тот состряпал какую-то пьесу'.
— И ни тени сомнения!
Конечно, если б кто-нибудь спросил его тут: 'А ведь вот здесь присутствует А. А. Ахматова, которая, кажется, как и Федин, не писала пьес?' — Замятин спохватился бы и стал бы извиняться: 'Ах, да, да, да... Как же это я на самом деле... Ну конечно же, Анна Андреевна, простите меня ради Бога...'. Никто, однако, ничего не сказал, и Замятин не заметил своей бестактности.
Замятин вообще никогда — не было такого случая — не замечает за АА никаких литературных заслуг. Он совершенно игнорирует ее как поэта. Ничего в этом нет удивительного: Замятин не знает поэтов, никогда их не читал, не знает Пушкина даже. Эта большая узость в нем есть (как, впрочем, и у многих современных писателей). АА не помнит, чтобы у нее когда-нибудь был с Замятиным разговор на какую-нибудь серьезную литературную тему.
Замятин относится к АА-поэту с каким-то поразительным и мужским, и литературным высокомерием... Разговоры на серьезные литературные темы, иногда начатые АА, всегда прекращались сразу же — при этом у АА появлялось убеждение, что Замятин в затронутом вопросе несведущ, а у Замятина — что тема поразительно скучна и неинтересна.
Несмотря на такое отношение к себе, АА сказала мне, что любит Замятина, — потому что он честный, смелый, не станет вилять хвостом, в нем есть чувство собственного достоинства...
На вечера у Толстого были и другие неловкости.
Так, Качалов в присутствии АА сказал Толстому, указывая на АА: 'Алеша, поцелуй ее...' — на что Толстой справедливо, хоть и грубо, возразил: 'Не буду, она даст мне по морде...'.
Или: Качалов в присутствии АА спросил Федина, был ли он когда-нибудь в интимных отношениях с женщиной, которая была бы высоко интеллектуальной, культурной, духовно интересной и талантливой...
Федин ответил утвердительно. А Качалов на это сказал, что Федин счастливый, и что сам он (Качалов) никогда не встречал такой женщины. После АА объяснила Федину, что в устах Качалова, этого Дон Жуана, любимца женщин, который знал несметное количество женщин всех видов, национальностей, стилей и т. п. — такое признание звучит трагически... АА сказала Федину: 'Вы должны были сказать ему, что такой женщины вы не встречали'. Федин согласился с АА.
Николай Никитин, чуть выпив, стал грубо ухаживать за пятнадцатилетней дочкой Толстого. АА, которая сидела рядом непосредственно, будто и шутливо, но с очень строгим взглядом стыдила Никитина.
В начале ужина все — и Федин, и Качалов, и кто-то еще — расхваливали АА артистам в тоне: 'Вы не знаете, какая она у нас чудная'.
Федин сказал, обращаясь к артистам: 'Вы знаете АА только по стихам. Но этого мало. Ее надо знать не только по стихам. Стихи — еще далеко на все. А какие у нее познания в архитектуре, а какое...' — тут последовало перечисление всех достоинств АА.
АА чувствовала себя слишком неловко, чтобы не прекратить этих излияний, и довольно саркастически сказала: 'Аттестат с последнего места!'.
Два-три человека ушли раньше, а все остальные оставались до утра. Вышли все вместе сегодня часов в девять утра. Федин проводил АА в Шереметевский дом и пил в Шереметевском доме чай.
АА на вечере была в белой блузке, купленной вчера, в белых чулках (вчера подаренных ей) и в юбке от костюма.
Сегодня в четвертом часу дня к АА пришел К. С. Петров-Водкин. Человек, не знающий, что надо уходить. Ушел он только потому, что я уговорил его не опаздывать на поезд, отходящий в 7 ч. 40 (П.-В. живет в Шувалово). Он совершенно замучил АА своим сидением. И разговоры с ним скучны и невыносимы. Петров-Водкин — 'лиса последняя' — сидел и даже не прикрыто шутил на каждом слове...
Когда АА жила вместе с Судейкиной, Петров-Водкин был их ужасом, их наказанием за какие-то грехи: он приходил и просиживал бесконечное количество часов.
АА разговаривала с ним сегодня с колоссальным напряжением, тем большим, что старалась не показать этого напряжения ему.
Петрова-Водкина АА считает хорошим художником.
АА очень боялась, что на вечере у Толстых ее будут упрашивать читать стихи. Так и случилось, но АА удалось отказаться, а кто-то даже поддержал ее в этом.
Качалов на вечере у Толстых читал много стихотворений. Между прочим, прочел два стихотворения Николая Степановича.
Сказал, что строки Николая Степановича ему запрещено читать с эстрады.
Такое же отношение к поэзии, как у Замятина, и у А. Н. Тихонова.
Поэзия — безделка, пустяки... и Замятин считает, что если АА 'когда-то писала какие-то там стишки', то — разве это н а с т о я ш е е п и с а т е л ь с к о е? Ведь она же не печатается в 'Круге', в 'Госиздате' и т. п. Разве можно принимать ее всерьез?!
Замятин лично к АА (не в писательском, не в плане творчества) относится очень хорошо, дружески...
12.06.1927
У Замятина есть два шуточных протокола поведения АА, написанных года два-три тому назад, с
