орудую здесь, на переднем крае… Опять тревога, слышны голоса русских. Что бы это значило? Перебежчики?..»
На этом слове запись гитлеровского артиллеристанаблюдателя обрывается. Русские, ворвавшиеся во вражеские окопы, прикончили и его, и всех, кто, льстясь на Ленинград, сидел в этих окопах перед нашим «пятачком».
И любой гитлеровец под Ленинградом может записать в своем дневнике: «Когда я в настроении или когда я не в настроении, мой удел все то ж: смерть''
Выйдя во двор, я увидел чей-то легковой «газик». Оказалось: начальник ветеринарной службы катит в Ленинград. Взял меня с собой и домчал до Ленинграда за час! Хорошо и легко – сквозь скользь, снег, метель… И говорили – о лошадях. Приехал в ДКА, – здесь все по-прежнему.
Фронтовая газета «На страже Родины» выходит на казахском языке: в армиях Ленинградского фронта сейчас много бойцов-казахов. Называется газета «Отанды Коргауда», ее редактор – капитан Аба Муслим Мадалиев, из 55-й армии. Он из Алма-атинской области, учился на Ленинских курсах в Ленинграде, курсант, был секретарем райкома партии в Казахстане. С начала войны – в действующей армии: на Западном, на Волховском, а теперь на Ленинградском фронте.
Переводчиков в редакции двое: курсант Военнополитического училища Туймебай Ашимбаев и кадровик, лейтенант Акмукан Сыздыкбеков, награжденный медалью «За боевые заслуги».
Газета выходит два раза в неделю. Первый номер вышел б ноября этою года. Завтра выпускается восьмой номер. Газета доставляется на передовые в день выхода. В газете участвуют своими письмами, отзывами, статьями многие красноармейцы-казахи уже создается военкоровский актив Сотрудничает Н. Тихонов, была помещена статья И. Эренбурга. Седьмой номер газеты (от 2 декабря) был посвящен С М. Кирову. Популяризируются казахи-снайперы, красноармейцы, отличившиеся в боях…
Вечером, возвращаясь из штаба в ДКА, наблюдал частые вспышки над городом, будто от трамвайных дуг. Но откуда быть стольким трамваям? Понял: идет бой, хоть звуков артиллерийской стрельбы и не было слышно. Это шел бой па участке 42-й армии…
Оказывается, два дня назад 42-я армия взяла Койроло. Но закрепиться нашим частям не удалось, вчера сдали его обратно.
Несколько вечеров подряд напряженно ждем сообщении «В последний час» – вестей о боях на юге и в районе Ржева. Ждем, включая радио, до двенадцати, до часу ночи. Но слышен только метроном, и ничего больше.
11
Сильный обстрел…
Видел только что вышедший номер детского журнала «Костер».
В Союзе писателей выданы карточки на дополнительное питание в столовой. В списке – девяносто три человека. Меня – нет. А у меня опять лихие трудности и волокита с питанием: я– в кадрах армии, но… «в чьих штатах?».
Эти дни – работал: брошюра для Политуправления, рассказы и очерки для «Звезды», «Ленинграда», «Ленинградского альманаха» и, конечно, корреспонденции. Бытовыми делами заниматься некогда.
Вчерашний вечер провел так. Было 6 часов 30 минут, когда я вышел из Радиокомитета (где за последний месяц прошло пять моих передач). Я окунулся в давно не бывалую кромешную тьму, потому что из-за внезапной оттепели снег стаял: улицы были черны, а небо – в густых тучах. На шаг от себя ничего не видно. Только отошел за угол – два тяжелых снаряда пролетели над головой в направлении к Фонтанке, не свистя, а наполняя воздух неким тяжким звуком колыхания. Невольно шарахнулся от неожиданности к дому, но тут же велел себе идти дальше. И пошел, увязая в кучах талого снега, разбрызгивая лужи, неторопливо нащупывая дорогу. Шел к цирку и по Моховой. Каждые минуту-полторы – снова снаряды, пачками: два легких, один тяжелый. Идут, как и я, прохожие. Просвистел автомобиль скорой помощи, если можно так выразиться, – медленно торопящийся (из-за тьмы!).
Свернув на Моховую, найдя ее чуть ли нe ощупью (хоть и был с собой плохонький электрический фонарик), увидел в конце Моховой яркий свет. Туда упал зажигательный снаряд. Но когда я подошел к этому месту, уже не было ничего, кроме мрака и ругающих тьму прохожих. Звуки рассекаемого снарядами воздуха продолжались – снаряды падали где-то дальше, неподалеку.
Вошел в ДКА, поднялся в эту комнату. Тут П. Никитич, что-то пишет. Сняв полушубок, я пошел вниз ужинать. Обстрел гулко отзывался на дребезжащих стенах, – он длился еще с час, а начался, говорят, до шести часов вечера, только я, находясь в Радиокомитете, не слышал.
Наверху, в зале, был до обстрела какой-то вечер, его прекратили, приказали всем уйти вниз.
За столиками – полно, все ужинают. За одним из них – Тихонов, Саянов, Лихарев, за другим – Дымшиц. Ужинаем, как всегда, в разговорах. Прозвучало по радио объявление:
«Артиллерийский обстрел района прекратился. Нормальное движение на улицах восстанавливается…»
Вчерашний обстрел был сильнее и дольше обычного, обошел полукольцом город. Много жертв. Убита жена умершего в блока те писателя – Тамара Лаганская.
Сообщил телеграммой заведующему отделом фронтовой информации ТАСС Лезину, что 15 декабря истекает срок действия фронтового пропуска ПУРККА, и потому прошу принять меры.
Послал в ТАСС еще три очерка. Хотел опять уехать на фронт, но подумал: не могу, потому что срок пропуска кончается послезавтра. Без продления – задержат и на фронте и в городе. А продлить в Политуправлении отказываются без телеграммы из Москвы от ПУРККА, и в том – правы.
