(«Slantsi Werk III, Feldpost 57620»). Другие со своей воинской частью и поныне находятся в Эстонии.
Кура Ольдрих служил у немцев штабс-фельдфебелем в карательных отрядах, бывал в Луге, в Осьмино, в Сяберо, в Гдове. Из Гдова, переправившись через реку Плюссу, пробрался к партизанам.
«Чехам немцы на фронте не доверяют, — рассказывал он. — Я попал на фронт, как „особо выдающийся“ специалист».
Он долго, хитро готовился к переходу, научился читать, писать по-русски. Придя к партизанам, написал от имени всех перешедших письмо в Лугу лейтенанту карательного отряда — русскому, изменившему своей Родине:
«…Немцы лишили меня родины, карьеры. Вспомни наши с тобой беседы, подумай о презрении коменданта ко мне, к тебе, к нашим камрадам! Я долго думал о судьбе не только русских, но и своего, чешского, народа, о том, что чешский народ без русского не в состоянии справиться с фашизмом. Теперь я — партизан. Кто хочет убить меня? Не бойся, приходи ко мне, забирай своих людей».
Тот письмо получил, но какой был ответ, партизанам неизвестно.
Сейчас после освобождения Луги и Ольдрих, и все голландцы отправлены в советский тыл…
Никандров сообщил мне итоги действий 9-й партизанской бригады за последние четыре месяца — с октября по январь.
На железных дорогах Гдов — Сланцы, Сланцы — Веймарн и Нарва — Кингисепп подорвано более четырех тысяч рельсов, шесть железнодорожных мостов, спущено под откос больше двадцати эшелонов, в боях уничтожено гранатами шесть танков, около семидесяти автомашин, до шестидесяти повозок, два снегоочистителя; испорчены в большом количестве железнодорожные насыпи, линии связи.
Никандров перечисляет все трофеи бригады: две пушки, и танк, и тридцать один захваченный в деревне Стаи пулемет, и многое другое…
…Разговоры о «власовцах», «добровольцах», «контрпартизанах» («департизанах»), «естаповцах»; местном населении — русских, эстонцах, финнах. «Добровольцы — хуже немцев!» Старосты — очень разные, есть явные мерзавцы, предатели; есть и такие, за которых всё население стоит горой — хвалит их: «Сберегали нас от немецких насилий, помогали партизанам».
Деревни нетронутые, имеющие скот и овощи, варенье и мед, сохранились только в глубинах леса, куда немцы ходить боялись. Поставки возлагались главным образом на ближайшие к дорогам деревни. Множество из них уничтожено, сожжено дотла, некоторые — вместе с населением. Уходя, немцы стали начисто грабить деревни, угонять или резать скот… Всякое выражение недовольства каралось массовыми расстрелами, пытками, сожжением людей — как мужчин, так женщин и детей.
По мере усиления насилий и издевательств население все чаще бросало свои деревни и уходило в лес, к партизанам… Поэтому партизанское движение становилось всё более массовым. Под влиянием наступления Красной Армии на юге, сознавая, что приближается крах оккупантов, к партизанам начали переходить и те, кто первое время сотрудничал с немцами, даже многие каратели, полицаи, «добровольцы»; в числе последних бывали люди, не выдержавшие пыток, варварского режима концлагерей для военнопленных, проявившие перед лицом смерти слабость духа, но в глубине души сохранившие чувство патриотизма.
Вот характерные цифры. В сентябре 1943 года 9-я партизанская бригада насчитывала в своем составе сорок человек. В октябре — шестьсот, в ноябре — полторы тысячи, а в декабре — две тысячи, в январе 1944 года — две тысячи шестьсот человек. На базе этой бригады создалась новая — 12-я приморская, куда было передано шестьсот человек (с задачей дислоцироваться в Кингисеппско-Волосовском районе).
Примерно так же разрастались все партизанские части.
Весь день сегодня партизаны рассказывают мне свои «истории». Другие — слушают, уточняют, поправляют в какой-нибудь мелочи. И записал я этих историй множество, любой из них хватит на целую повесть. Особенно понравился мне изложенный народным крестьянским языком рассказ разведчицы Клавы Юрьевой, несколько раз ходившей к немцам в Псков и всегда приносившей ценнейшие сведения.[53]
Сегодня Клава горюет: ей только что пришлось сдать свой автомат, а с оружием своим партизанам никак не хочется расставаться!
Молодой партизан зашел за запиской к И. Д. Дмитриеву: едет в Лугу за столами и стульями.
— Только плохих не бери! — говорит Дмитриев.
— Тогда мне, наверно, придется поругаться с Кустовым! Он не захочет давать хорошие!
— А ты не бери! Скажи: не велено!..
Тот молчит. Потом, уходя:
— Автомат возьму с собой, вот!..
А ведь хорошо знает: оружие для него теперь имеет только символическое значение! Но как же идти «не в форме» к Кустову, — ведь всего десять дней назад тот был командиром его 3-го партизанского отряда!
Вот также и Клава Юрьева, которая уже получила должность телефонистки в Лужском отделении связи и с завтрашнего дня выйдет на работу.
Тридцатилетняя Клавдия Михайловна Юрьева, а попросту Клава, простая, не слишком грамотная женщина, — одна из самых смелых партизанок бригады. На нее приятно смотреть: ее русые волосы, гладко зачесанные назад, русые брови, свежее розовое лицо, нос с маленькой горбинкой, гибкая худощавая фигура делают ее похожей на эстонку, но она — чисто русская, родилась в деревне Катышкове Славковического района Ленинградской области. Она кажется гораздо моложе своих лет, вероятно потому, что никогда ничем не болела и потому, что она — улыбчивая, легкая в движениях, грациозная. Смотрит она прямо в глаза собеседнику с искренностью, с доверчивостью, разговаривает с удивительной прямотой.
Сегодня, получив от И. Д. Дмитриева приказ сдать оружие, она едва не расплакалась. Вышла с автоматом на улицу, прошлась по ней, внезапно подняла автомат и выпустила по осине один за другим три диска — только сучья летят!
Сбежались красноармейцы:
— Кто стреляет?
— Я стреляю!
— Нельзя стрелять!
— Я последний раз стреляю, салют даю! Автоматы-то отбирают от нас!
Смотрят:
— Ну, молодец!
Несколько красноармейцев пустились в пляс с лужскими девицами. А на тех — немецкие кофточки. И произошел скандал; вмешались партизаны: «Не танцевать с ними! Партизанки и красноармейки пусть танцуют, а этих немецких куколок выгнать!»
Красноармейцы попытались уговорить: «Неудобно, барышни приглашенные!»
Но скандал только усилился, и лужским девицам пришлось оставить своих партнеров: одни ушли, другие сидели молча, сконфуженные, не поднимая на мужчин глаз…
Партизаны — чудесные, нравственные, выработавшие в себе строгие принципы люди, резкие и прямодушные. Все они воспитаны так партийными организациями своих бригад и отрядов. Их сознание очищено войной в лесах от всего мелкого, наносного, ложного. Да, они беспощадны к врагам, потому что больше жизни любят Родину, потому что варварская жестокость гитлеровцев пробудила в них неумолимую жажду мести. Но они остались и будут всегда человечными в самом высоком значении этого слова.
…Только что какой-то старик принес свежую рыбу, — выловил ее в озере Сясеро, привез И. Д. Дмитриеву.
— Это мой подпольщик, — сказал мне Дмитриев. — Я оставлял его на самой трудной подпольной работе…
И, принимая рыбу, сказал пришедшему:
— Пиши отчет! В письменной форме!
У старика — хорошие глаза. Сын его — в партизанах…
В дома к партизанам то и дело заходят крестьяне и крестьянки из окрестных деревень. Приносят незамысловатые подарки: кто — молока, кто — яиц, кто — ватрушки. Все хотят выразить партизанам свою
