Витя больше не делал никаких знаков, а старик с бородой поманил меня пальцем:
— Поди, поди сюда, дурачок!.. Я не обижу. Я вашу лохматую братию люблю. — Вдруг он повернулся к Вите и спросил: — Ты когда уедешь с дачи, сынок, собачку-то как, здесь оставишь?
— Я? Пиратыча? — изумился Витя.
— Бывает и так. Дачники уедут, а животное бросят. У меня этих горемык бесхозных один раз семь душ скопилось — три собаки, четыре кота… А как выгонишь? Пропадут с голоду…
Старик слез с телеги и стал кидать на неё лопатой мусор из кучи. Витя стал ему помогать.
— Мусор — это тоже их, дачников, работа, — вздохнул старик. — Приедут, позагорают, кислородом подышут, а после них хоть в лес не ходи… Осторожно, пёсик, тут стекло, ты же у нас босиком…
Когда мы погрузили весь мусор, старик сказал нам «спасибо» и пригласил в гости.
— Я живу в жёлтом домике на горе. Его отовсюду видно. Легко найдёте.
Этот добрый старик мне очень понравился. Лошадь его — тоже. В хорошем настроении мы побежали догонять Пал Палыча и маму Машу.
Кто никогда не был городской собакой, даже представить себе не может, до чего же это здорово — мчаться вперёд, не разбирая дороги, перемахивать ямы и кусты, с налёту врезаться в чащу! Нос у меня чуть не разрывался — столько попадало в него прекрасных запахов! А один вдруг совсем свёл меня с ума. Я даже взвыл и сделал стойку возле большой чёрной норы. Но когда я засунул в неё голову… Нет, это даже описать нельзя! Там нестерпимо пахло настоящим лесным зверем! Я лаял, рыл землю передними лапами и отбрасывал её задними. А где-то далеко в земле что-то живое дышало, урчало и… боялось меня.
Пал Палыч, конечно, вытащил меня из этой норы.
— У этого пса есть задатки и темперамент, — сказал он.
— Я же говорил тебе, папа, Пиратыч себя ещё покажет! — с гордостью произнёс Витя.
Обратная дорога из леса тоже была очень интересной. Мы собирали коллекции. Мне попалось много забавных находок: сухая сплющенная лягушка, птичье крыло, чья-то челюсть и круглое волосатое гнездо с дыркой. Но все это пришлось бросить. Карманы у Вити и без того были набиты доверху.
Я ему завидовал, хотя вообще-то носить одежду очень противно. Витя как-то надел на меня трусы и майку, но я сразу же в них запутался и упал. А вот от двух боковых карманов я бы не отказался!
Страшный пёс
1 июля. Какая встреча! Не могу опомниться! Кажется, начинаю понимать смысл выражения «собачья жизнь».
Но лучше все по порядку.
Вчера после обеда я пошёл к забору закопать в заветном месте возле кустов кость про запас. Только вырыл ямку, вижу — на меня из кустов смотрит чей-то пронзительный глаз. Я, понятно, оскалил зубы. Но глаз не исчез. Тогда я разозлился:
— Эй ты, поди прочь! Тебе не достанется моя кость!
— Жадность и грубость не украшают даже собак, — медленным хриплым басом ответили мне из-за забора.
Ну, нахал! Вот я сейчас задам тебе трёпку! Я проскочил стрелой сквозь кусты — и остолбенел.
По ту сторону нашей изгороди сидел огромный страшный пёс. Чёрный, худой, весь в репейниках. На месте левого глаза у него… ничего не было. А правый смотрел на меня так, что я почему-то, независимо от собственного желания, встал на задние лапы.
— Отличное пузо!.. — насмешливо сказал чёрный пёс. — Ты каждый день набиваешь его до самого горла?
Я не люблю, когда со мной разговаривают подобным тоном, а потому сразу же привёл себя в порядок, то есть встал на четыре лапы и сказал небрежно:
— Очень возможно… Набиваю. Три раза, а то и четыре в день.
Пёс отвернулся, лёг, устало положил свою большую голову на передние лапы и закрыл свой единственный глаз.
Нехорошо стало у меня на душе: уж очень скверный был у него вид.
— Послушай, — спросил я, — ты болен?
— Нет, — ответил он.
— Я чем-нибудь могу тебе помочь?
— Ничем, — ответил он. — На свете есть только одна собака, которая умеет делиться… И то потому, что у самой не густо.
— Чего не густо? — не понял я.
— Еды! — вздохнул он. — Тебе не понять этого, пёсик, но я уже три дня ничего не ел.
«Идиот! — Это я про себя. — Стоял и хвастал набитым пузом перед голодным братом. Стыд-то какой!»
Я снова проскочил сквозь кусты, схватил свою кость и притащил её к изгороди.
Как он в неё вцепился! Даже затрясся с головы до пят! И грыз её, грыз, пока не съел всю!
Я сбегал на кухню, с несчастным видом стал перед тётей Грушей на задние лапы, получил холодную котлету и принёс её одноглазому. Он проглотил её, как я — муху.
— Ещё хочешь? — спросил я.
— Что за вопрос? — ответил он уже веселее.
Я снова сбегал на кухню, впервые в жизни, как в тумане, украл батон. С ним одноглазый тоже расправился очень быстро и посмотрел на меня вопросительно.
— Пока все, — смущённо сказал я. — Извини, Приходи завтра. Я попытаюсь добыть чего-нибудь посытней.
— Приду, — сказал он. — Ты хороший парень. Извини и ты меня. Я тебе нагрубил: пустое брюхо портит характер…
Мы ещё постояли молча. Мне было очень жаль с ним расставаться.
— Послушай, — вдруг спросил он, — а как у тебя хозяева… ничего?
Вот чудак! Я тут же рассказал, как я прекрасно живу. Какие у меня замечательные хозяева, как они меня любят, балуют и прощают все мои номера.
Пёс внимательно слушал меня, потом сказал, опустив голову:
— Все это когда-то было и у меня, братец… А теперь вот хожу и побираюсь…
Комок застрял у меня в глотке. А чёрный пёс продолжал:
— Такие дела, пёсик. В нашей собачьей жизни все может случиться. И если вдруг с тобой стрясётся беда — ищи меня на задних дворах и помойках. Иногда вечерами я прихожу в жёлтый домик на горе, там живёт старик и лошадь. Прощай, друг.
Напрасные ожидания
2 июля. Утром, едва проснувшись, я кинулся к месту, где встретил вчера одноглазого пса. Я расстроился — среди собак у меня ещё никогда не было друзей, а он сказал мне: «Прощай, друг».
Потом тётя Груша позвала меня завтракать. Безо всякого аппетита я съел овсяную кашу. Потом с большим удовольствием принялся было, за кости, но сдержался. Все до одной снёс к забору и сложил кучкой на видном месте. Пусть одноглазый не думает, что на свете есть только одна собака, которая умеет делиться. Немного силы воли — и можно отказаться даже от колбасы.
Во сне и наяву
7 июля. Мой одноглазый друг так и не пришёл. Хуже того, две сардельки, пирог с рисом, хлеб, сыр, картофельная котлета с грибами, которую я принёс с таким трудом, — все растащили вороны. Я лаял на них, пока совсем не потерял голос. Но какой толк? Эти нахалки сидели на деревьях и, склонив головы, преспокойно слушали, как я надсаживаю горло.
Почему мой новый друг, измученный, грязный, в репейниках, ничего не ел три дня? Что у него за хозяева, если у них собака в таком виде слоняется под чужими заборами?
Потом я подумал: почему он не сказал мне сразу, на какой даче живёт?
И вдруг я понял страшную правду. Мой друг — бездомный пёс. Его бросили хозяева, когда уезжали с дачи. Этот старик, который живёт в жёлтом домике на горе, говорил нам с Витей о нем: «Бесхозные горемыки!»
Я долго лежал в траве, а горькие мысли не давали мне покоя.
