Хотелось возразить. Не словами — действием. Взмыть сквозь хрупкий потолок, насладиться подвластной стихией…
Я опомнился в последнюю секунду. Галис, похоже, именно такого поступка и ждал. С сожалением, почти с физической болью я рванулся из слишком могучей для меня «дельты». Мир с беззвучным воплем свернулся в крошечную точку кабины. Меня била дрожь, кресло, уже закутавшее меня плотным коконом, медленно расслаблялось.
— Выходи! — повторил Галис.
Кабина неохотно открылась. Я поднялся, с удовольствием поймав взгляд Галиса, обманутого в лучших надеждах. Скользнул вниз по гибкому языку трапа.
— Хорошая машина, капитан. Спасибо.
Галис молчал.
— Что-то не так?
— Я был уверен, что ты её не удержишь, — очень спокойно сказал капитан.
— Почему это?
— Она застоялась. Полгода в ангаре, без вылетов, без пилота. «Дельта» создана для боя, она давит на сознание.
— Зачем? — тихо спросил я.
— Если бы ты взлетел, я… остановил бы её. — Галис смотрел мне в глаза. — Нам не нужны пилоты, не способные контролировать доверенное им оружие.
— Добрый ты, как погляжу.
Я и сам не заметил, как стал говорить с капитаном в тех же интонациях, что и Снег.
— Кто-то должен быть добрым, — в тон мне сказал Галис. — Хорошо. Я доволен, что ты справился. Теперь запомни. Это — твоя машина. Ты — мой пилот. Я — твой царь и бог. По тревоге ты занимаешь своё место в течение двух минут. Сидишь в кабине и ждёшь. Получив задание — выполняешь. Расширять рамки приказа не советую, не выполнять его — тем более. Нарушение я могу простить. Но могу и не простить. Ты никогда не будешь знать, что последует за проступком.
Он повернулся и вышел.
Прекрасный инструктаж.
Очень хороший мир.
И самое страшное — что я слушал его слова чуть ли не с радостной дрожью!
Как там говорится про Тень? Полная свобода и счастье? Неограниченные возможности развития и самосовершенствования?
Дед, как мне тебя сейчас не хватает…
И не такого, каким ты стал — ехидным циником, заточенным в чужое тело. Тебя — прежнего. Как в детстве. Пусть преследующего свои цели. Но всегда готового приласкать, утешить… и дать ответ. На любой вопрос.
Зря ты кокетничал, дед. Из тебя бы вышел великолепный Наставник. Может, я потому так не люблю Геометров, что в каждом из них вижу тебя. Это ведь такой беспощадный наркотик — любовь. Особенно — любовь настоящего Наставника. И можно сколько угодно говорить, что наркотики — зло, но, попробовав их однажды, ты обречён. Даже отказавшись от сладкого дурмана, даже прокляв его — будешь вспоминать, будешь корчиться в муках от желания снова ощутить — беззаботную эйфорию травки, буйное всемогущество экстази, душевную проникновенность алкоголя… тёплую ласку воспитания…
Мне мешает понять Тень то, что дед уже знает ответ. Мне мешает смотреть незашоренными глазами то, что ему Тень заранее не понравилась.
А ещё мне хочется — до дрожи в коленях, до кома в горле — того же, чем я был напичкан в детстве. Простоты и ясности мира. Безграничной свободы — пусть даже в рамках одной отдельно взятой камеры. Я не могу стать самостоятельным. Как там говорил Наставник Пер, моя единственная настоящая жертва… «из тебя выйдет прекрасный Наставник». Да, наверное. Или вечный воспитуемый, или вечный воспитатель. Это всё едино.
Быть пилотом «дельты», винтиком в вечной войне — это из той же оперы. Строгий и добрый капитан Галис, чьё доверие уже хочется заслужить… Ощущение подвластной силы — пусть пока урезанной его приказом… Неужели весь мир состоит из двух типов людей — Наставников и подчинённых, тех, кто мудро увещевает, и тех, кто радостно повинуется? И вся жизнь — всего-то метание между двумя крайностями, из роли в роль, из рабства в рабство? Ребёнок — родитель, начальник — подчинённый… ха, привет, Эрик Берн, ты в чём-то поумнее Фрейда… секс меркнет перед сладкой жаждой власти и радостной дрожью подчинения… меркнет или становится ещё одним полем битвы за две единственно возможные роли…
Я даже головой замотал, отгоняя навязчивые мысли. Посмотрел на «дельту». Сказать сейчас «гость», сесть в кабину… ощутить подаренную силу…
К чёрту!
Эх, жаль, нет операторов, чтобы заснять мой гневный выход из ангара. Убежал от искуса, называется… так курильщик выбрасывает пачку сигарет, вспоминая, до какого часа работает ближайший табачный ларёк…
Жмурясь от солнечного света, я постоял, отыскивая в рядах зданий «свою» казарму. И вздрогнул, почувствовав у ограды Врата.
А почему бы, собственно…
Этот мирок мне ничем не сможет помочь. Отсюда надо уходить. Искать центр Тени.
Если не сработали Врата в джунглях — то не попробовать ли эти?
Я побежал.
Специально ли построили базу на Вратах, или они были поставлены здесь позже — не знаю. Их ведь невозможно описать словами. Разве что сравнить со взглядом в спину, который, наверное, каждому приходилось чувствовать. Будто брошено с размаху — на сетчатый забор, на бетонные плиты, на угол здания — невидимое пятно. Чужеродная, затаившаяся, дремлющая сила.
Ну, откройтесь передо мной. Пусть Галис вручает «дельту» другому пилоту, пусть Снег сам читает привезённые книги и лопает ресторанные яства, пусть зеленокожая истеричка выгибается посреди «мёртвой» комнаты…
Я ступил во Врата.
Кажется, по-другому, гулко, зазвучали шаги. Будто воздух стал гуще.
И всё.
Я добежал до ограды. Вцепился в решётку, и не подумавшую открыться передо мной. Сейчас я стоял в самом центре Врат — но ничего не происходило.
— Не знаю, что тебе посоветовать…
Галис стоял на самом краю Врат. Он чувствовал их так же хорошо, как и я. И явно избегал заходить внутрь.
— Отдохни. Поживи с нами. Наверное, я не прав… ты станешь прекрасным пилотом…
Он скорее себя самого уговаривал, чем меня. Моя отчаянная попытка произвела на него сильное впечатление.
— Я хочу уйти! — крикнул я.
Галис покачал головой:
— Нет. Не хочешь. Хотел бы… так, значит, ушёл.
Глава 4
Снег заглянул в комнату под вечер. Я валялся на койке — если для этого роскошного лежбища подходило суровое армейское слово — и глядел в потолок.
Вот уже с час, как за окном слышались голоса. Персонал базы возвращался. То ли по случаю перемирия все были в увольнении, то ли служба здесь всегда проходила в подобной вольной форме. Один раз в мою дверь постучали — наверное, информация о новом пилоте уже просочилась. Я не ответил. Я
