государства и основ этого государства» (см. «Советскую Россию» от 11 апреля 1992 года).
Так самой большой и мощной республикой страны безответственно был брошен вызов Союзу ССР. За ним последовали декларации о суверенитете Узбекистана, Молдовы, Украины, Белоруссии, Туркмении, Армении, Таджикистана, а затем и автономных республик. Началась война суверенитетов, законов и бюджетов, противостояние президентов, правительств и министерств Союза и республик. Верховный Совет СССР был вынужден ответить на эту войну принятием законов, регулирующих ряд наиболее существенных вопросов национально-государственного строительства. В их числе были законы: «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации», «Об ответственности за посягательство на национальное равноправие граждан и насильственное нарушение единства территории Союза ССР», «О языках народов СССР», «О порядке решения вопросов, связанных с выходом республик из состава Союза», «Об основах экономических отношений Союза ССР, союзных и автономных республик». Начались консультации по выработке первых вариантов нового Союзного договора.
Но силы, противостоящие центру, на этом не успокоились. Ельцин даже подписал указ об уголовном наказании для граждан и должностных лиц, посмевших исполнять союзные законы, не ратифицированные Россией. Так впервые в истории уголовное наказание было установлено не за нарушение, а за соблюдение законов.
Однако М. Горбачев продолжал политику компромиссов и уступок. На закрытой встрече с Б. Ельциным и Н. Назарбаевым 30 июля 1991 года он сдал последние позиции Союза, согласившись на одноканальную систему налогообложения и на подписание Союзного (точнее конфедеративного) договора фактически без участия представителей Верховного Совета СССР, как это было предусмотрено в решении Союзного парламента от 12 июля 1991 года, что означало в целом полное игнорирование парламента страны и воли народов СССР.
Вся эта ситуация, содержащая реальную угрозу распада Советского Союза вопреки решению всенародного референдума, и стала главной причиной создания ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению), который был образован группой руководителей страны во главе с вице- президентом Г. Янаевым и премьер-министром В. Павловым.
Часть 2
Август 91-го. «Путч» в защиту Советской власти
Начиная разговор об августовских событиях 1991 года, прежде всего следует отметить, что у ГКЧП были правовые предпосылки. Фактически Комитет по чрезвычайному положению под руководством Янаева был создан самим Горбачевым еще 28 марта 1991 года. Вспоминая об этом, бывший первый секретарь Московского горкома КПСС Ю. Прокофьев пишет, что на совещании, проходившем в так называемой Ореховой комнате в Кремле, президент впервые высказал мысль о введении чрезвычайного положения в стране. «На этом совещании Горбачев создал комиссию под руководством Геннадия Ивановича Янаева. В комиссию входили все будущие члены ГКЧП, за исключением двух человек — Тизякова и Стародубцева. Это были Янаев, Язов, Крючков, Пуго, Павлов, Шенин и Болдин. Мы по поручению Горбачева после совещания перешли в кабинет Янаева и там договорились, что сотрудники Крючкова (председателя КГБ), Пуго (руководителя МВД) и Болдина (руководителя аппарата президента) проработают формы введения чрезвычайного положения в стране… Собиралась эта комиссия дважды — у Янаева и Язова. В принципе предложения о том, что вводить чрезвычайное положение в стране с учетом существующей Конституции, с учетом международной практики законов, были проработаны. Группа генералов и офицеров Крючкова из идеологических подразделений даже готовила воззвание к народу, которое в августе было озвучено. Когда проходило совещание у Язова (в Министерстве обороны), возник острый вопрос: Горбачев может вести дело по принципу «вперед-назад», потом остановиться. Кто-то сказал, что тогда придется Янаеву брать руководство страной в свои руки».
О ГКЧП или так называемом августовском «путче», «заговоре» или даже «перевороте», который продолжался всего 72 часа, писалось и до сих пор пишется очень много. Состоялся суд над его участниками. Он признал, что никакого заточения Горбачева на даче в Форосе не было и что у него имелась полная возможность приехать в Москву, чтобы не допустить так называемого путча. Но не таков был Горбачев. Как заметил один из депутатов Тельман Гдлян, Горбачев неплохо обсчитал сложившуюся ситуацию: если побеждает ГКЧП, президент возвращается в Кремль на «красном коне» и использует плоды победы, если ГКЧП терпит поражение, то, покончив с «путчистами», президент опять же въезжает в Кремль, только теперь на «белом коне», поддержанный Ельциным и «революционными демократами».
Однако ирония судьбы состояла в том, что и «белый конь», и поддержка либерал-демократов оказались для Горбачева горькой иллюзией. Ловкий политический канатоходец просто не учел, что конец каната, на котором он балансировал, уже давно находился в руках тех, кто вообще не желал видеть его на посту главы государства. Г. Бурбулис откровенно говорил, что «для руководящего эшелона российских лидеров, поднятого августовской революцией к власти, искусственность и временность союза с Горбачевым была очевидна с самого начала».
Август 91-го был лишь эпизодом, важным, существенным, но все же эпизодом в общей канве тех событий, которые развернулись в нашей стране в конце 80-х годов. Только в этом контексте и может быть правильно найдено подлинное место того, что произошло в августе 1991 года.
Начался этот процесс, на мой взгляд, еще за два с лишним года до апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, когда Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачев. Н. Рыжков, В. Долгих, ряд видных представителей науки, производства. Это только потом усилия, предпринимаемые в этом направлении, получат звонкое название «перестройки», потом будет заявлено, что «перестраиваться» должно все общество, каждый коллектив и каждый человек.
Важно здесь другое — с самого начала, и в 1985 году, и три года спустя, это задача означала радикальный сдвиг не за пределами социалистической общественной системы, а в ее рамках. Только так и никак иначе.
Но выдвинутая Коммунистической партией идея о социалистическом характере преобразований начинает постепенно размываться. Все глуше и невнятнее говорит о ней генеральный секретарь ЦК КПСС. Все более властно и угрожающе звучат призывы радикальных «демократов» идти дальше — покончить с «изжившим себя социализмом», объявить главным приоритетом частную собственность и частное предпринимательство, создать в стране парламентскую и муниципальную системы западного образца, вытравить из сознания народа коллективистскую идеологию и, в целом, «вернуться на дорогу мировой цивилизации».
Как уже говорилось, к началу 1991 года борьба между этими двумя тенденциями, поляризация партий, общественных движений, значительных групп населения достигла предельного накала. Нажим сторонников капитализации общества, именовавших себя демократами и поборниками различных народных фронтов, нарастал с каждым днем. Перед лицом слабо организованной, отвыкшей от серьезной политической борьбы и разрушаемой реформизмом своих лидеров Коммунистической партии сколачивался разнородный, но мощный блок общественных сил, которых объединило одно — неприятие социализма и коммунистов. Под давлением этого блока, спекулировавшего на реальном недовольстве населения и густо сдобренного национализмом, началось постепенное, а затем все более быстрое отступление сторонников социализма и Советской власти, защитников единства Советской федерации, людей, приверженных тому конституционному строю, который существовал в нашей стране.
Пик этой конфронтации пришелся на конец лета — начало осени 1991 года, и нужен был только повод, только хлопок стартового пистолета, чтобы праворадикальные силы, именующие себя демократами, воспользовались этим и ринулись в бой. Таким поводом и стали события 19–21 августа.
Как известно, в те дни, пытаясь спасти социалистическую ориентацию общества, защитить
